Он сел в машину, бросил последний, долгий, задумчивый взгляд на неподвижно стоящего Костомара и уехал, растворившись в ночи.
Только когда красные огни его внедорожника скрылись за поворотом, я повернулся к своему «реквизиту».
— Я ем грунт? — тут же ожил Костомар, вопросительно склонив череп. В переводе: «Всё в порядке?».
— Всё в порядке, — кивнул я. — Иди домой через чёрный ход. Отнеси книги и жди меня. Ты сегодня отлично поработал.
Услышав похвалу, Костомар, казалось, выпрямился ещё больше. Он подхватил свой огромный рюкзак и, не издав ни звука, скользнул в тень переулка, как настоящий призрак.
Я остался один в огромном, пустом и гулком переулке. Вернувшись в здание, я остановился у входа.
Эйфория от успешно проведённой операции прошла. Осталась только звенящая тишина и ледяная пустота внутри.
Я мысленно заглянул в Сосуд. Девять процентов. Почти ноль… Я сжёг почти весь свой запас, чтобы спасти одного пьяного идиота. И ради чего? Ради трёх процентов благодарности и кучи новых проблем.
Свиридов теперь будет жить, это несомненно хорошо.
Долгоруков и Бестужев считают меня кем-то вроде придворного мага. Аглая — ангелом-хранителем. Все они будут требовать моего внимания, моего времени, моей энергии. А у меня её почти не осталось.
Нужно было срочно пополнять запасы.
Первым делом — инвентаризация.
Мысленно пробежался по списку своих «должников». Акропольский? Счёт закрыт, долг уплачен с лихвой.
Елизавета Воронцова? Полностью расплатилась.
Граф Левинталь? Инвестиция долгосрочная, дивиденды будут только после успешной операции.
Красников из приёмного? Всё ещё в коме, платёж заморожен на неопределённый срок. Я наблюдал за ним постоянно, но по нему было никаких подвижек, родители так и не появлялись, а айтишник не мог достать контакты.
Источников не было.
А проклятье не дремало. Каждую ночь оно сжирало свои законные полтора процента. К утру у меня останется семь с половиной. Это уже критическая отметка.
Ниже десяти процентов тело начинает слабеть. Сейчас это не так заметно, но утром я буду очень уставшим.
А ниже пяти — сознание мутнеет, и я рискую допустить ошибку, которая будет стоить мне жизни.
Мне нужно было срочно «дозаправиться». Хотя бы до двадцати процентов.
И тогда решение пришло само собой. Простое, жесткое и эффективное. Приёмный покой.
Место, куда скорая привозит свежее, ещё тёплое мясо. Инфаркты, инсульты, ножевые ранения от аристократических дуэлей. Умирающих. Тех, кто готов отдать душу за лишний час жизни.
Идеальное охотничье угодье.
Плюс может и в больнице кто-то быть.
— Нюхль, — мысленно позвал я своего невидимого помощника. — Работаем. Пробеги по больнице. Ищи запах скорой смерти. Мне нужен кто-то на грани. Не капризный аристократ, а настоящий, сочный, умирающий пациент. Время пошло.
Маленький фамильяр-ящерица, дремавший у меня на плече, радостно цокнул и невидимой тенью метнулся по коридору. А я направился в приемное.
Ночной приёмный покой элитной клиники разительно отличался от обычных больниц. Никакой толчеи, криков, запаха крови и дешёвой дезинфекции. Тишина, как в библиотеке. Мягкий свет, дежурная медсестра, дремлющая над французским романом.
Я устроился в углу, в глубоком кожаном кресле, делая вид, что заполняю какие-то бумаги.
Ждал.
Я был хищником в засаде.
Через полчаса привезли первого пациента. Пожилая графиня Мещерская с «ужасной мигренью». Я даже не стал вставать. Мигрень — это десятая доля процента Живы. Не стоит усилий.
Ещё через двадцать минут — молодой князь Оболенский, которого внесли на носилках двое лакеев. Перебрал на балу. Алкогольное отравление. Две десятых процента, максимум.
— Мне нужен умирающий, а не похмельный идиот, который перепутал шампанское с коньяком, — прошетал я себе под нос.
Нюхль прибежал через час, виновато помахивая хвостом и разводя когтистыми лапками. Больше никого. Тишина. Вся клиника, от ВИП-палат до общей терапии, спала спокойным, здоровым сном. Никто не умирал.
Неужели в огромном, переполненном «Белом Покрове» не найдётся ни одного пациента при смерти⁈ Это же медицинское учреждение, а не чёртов санаторий!
Где инфаркты? Где инсульты? Где банальная передозировка наркотиками от золотой молодёжи⁈
Сосуд продолжал неумолимо пустеть. Я чувствовал это как тихий, ледяной холод внутри. Восемь целых и семь десятых процента. Время уходило.
А смерть, как назло, решила взять выходной.
В то же самое время, тремя этажами выше, в кабинете главного врача горел свет. Александр Борисович Морозов сидел за своим массивным дубовым столом.