— Доктор Пирогов. Чем могу помочь, баронесса? — спросил я.
— Мне нужна официальная справка о смерти моего мужа. Для вступления в права наследства. Но ваш коллега почему-то отказывается её выдавать, ссылаясь на какие-то формальности.
Конечно, отказывается.
Ведь я указал в предварительном заключении «подозрение на отравление». Эта бумажка сейчас лежит в сейфе у Мёртвого, ожидая своего часа. А баронессе, очевидно, наследство нужно срочно.
— Странно. Обычно это действительно простая формальность, если нет подозрений на насильственную смерть. У вас есть предположения, от чего скончался барон?
— Нет, конечно, — ответила она, не моргнув глазом. — Я понятия не имею. Я же не врач. Возможно, внезапный сердечный приступ. Последнее время он жаловался, что у него сердце ноет.
Я усмехнулся. Вот ты и попалась.
— Не нужно ломать комедию, баронесса. Это вы убили своего мужа.
Глава 5
Екатерина Доронова отшатнулась. Её лицо побелело. Рука инстинктивно взметнулась ко рту, пытаясь удержать рвущийся наружу крик.
— Я не понимаю, о чем вы говорите! — голос, до этого твёрдый, дрогнул. — Это… это чудовищная клевета!
Я видел её реакцию. Стадия первая: отрицание. Классика.
Она ещё не поняла, что играет на моём поле, по моим правилам. Она думает, что это светский салон, где можно задавить оппонента статусом. Но это морг.
Здесь статус есть только у меня и у моих молчаливых пациентов. И её муж, барон Доронов, уже успел мне кое-что прошептать перед тем, как окончательно умолкнуть. Его последняя мысль была очень… красноречивой.
Она попыталась обойти меня, направляясь к выходу. Я не сдвинулся с места. Просто стоял, сложив руки на груди.
— Это возмутительно! — баронесса попыталась вернуть контроль. Она выпрямила спину, её голос обрёл металлические нотки. Маска возмущения вернулась на место, хотя паника в глазах её выдавала. — Я вызову полицию! Вы не имеете права меня здесь удерживать! Я вас уничтожу! Подам на вас в суд за клевету! Вы и дня больше не проработаете в этой больнице!
Я позволил ей выговориться. Когда поток угроз иссяк, спокойно ответил:
— Можете вызвать. Прекрасная идея, баронесса. Вызывайте.
Она замерла, ошеломлённая моими словами.
— Они приедут, — продолжил я тем же ровным тоном, — примут у вас заявление, составят протокол о клевете. А потом я, в качестве врача, проводившего вскрытие, передам им своё официальное заключение.
Я сделал короткую паузу.
— Заключение о том, что ваш муж, барон Доронов, был отравлен редким алкалоидом растительного происхождения. Веществом, которое почти не оставляет следов, если не знать, что искать. И о том, что микроскопические следы этого же вещества были найдены на внутренней стороне его любимой фарфоровой чашки для утреннего чая. Уверен, следователям будет интересно обсудить с вами его утренние привычки.
Её лицо стало совершенно белым. Маска треснула. Угрозы, статус, связи — всё это оказалось бесполезным. Теперь она не нападала. Она защищалась.
Я сделал шаг вперёд и понизил голос.
— Знаете, баронесса, у смерти есть свои секреты. Иногда, в последнюю секунду, сознание успевает подумать о самом главном.
Она смотрела на меня, не дыша.
— И последней, самой отчётливой мыслью вашего мужа была не боль и не страх. Это были два слова. Обращённые к вам.
Я смотрел ей прямо в глаза.
— Он подумал: «Катя… прости…».
Это сработало. Вся её выдержка исчезла. Она медленно осела на жёсткую банкетку для посетителей, её плечи поникли. Полное поражение.
В морге снова стало тихо. Тишина капитуляции. Она сидела, глядя в пол.
Я ждал, пока пройдёт первый шок. А когда тишина стала невыносимой, я задал главный вопрос, который мучил меня с самого начала.
— Так за что он просил у вас прощения, баронесса?
Её защита рухнула. Время переходить от общего обвинения к конкретике. К деталям, которые сломают её окончательно и заставят говорить.
— Наперстянка, — произнёс я ровным голосом. — Дигиталис пурпуреа. Сердечные гликозиды. В малых дозах — лекарство для сердечников. В больших, или при длительном накоплении — яд, имитирующий сердечную недостаточность. Идеальный выбор для тихого убийства.
Екатерина замерла, её взгляд стал стеклянным.
— Вы начали месяца четыре назад, — продолжил я, излагая факты так, будто читал лекцию студентам. — По пять-семь капель в его вечерний бокал коньяка. Достаточно, чтобы вызвать накопительный эффект, но слишком мало, чтобы он почувствовал горечь, особенно замаскированную алкоголем.