— Когда ты вышел из кустов, — подхватил Пётр, его голос был сдавленным, — ты был в ярости. Николай не унимался. Он продолжал издеваться. Ты не выдержал и полез в драку.
Логично. Реципиент был силён физически и даже в ослабленном состоянии не потерпел бы такого унижения.
— Николай легко отбил твою атаку, — продолжил Пётр, явно пропуская детали, в которых он сам, вероятно, не выглядел героем. — Ты упал… и тогда ты это сделал. Ты выкрикнул проклятие.
— На каком-то древнем языке, — добавила Варвара. — Мы не поняли ни слова. Но… мы почувствовали силу. Воздух стал холодным. Будто что-то тёмное и огромное нависло над нами.
Так, значит, проклятие было настоящим. Моя первоначальная гипотеза подтвердилась. Сила слов в ослабленном зельем теле — это не то, с чем стоит шутить пьяным студентам.
— В этот момент мы с Ольгой решили уйти, — быстро сказала Варвара. — Мы сказали парням, что хватит, и это уже не смешно. И ушли в чащу. Мы не видели, что было дальше.
Удобный выход.
Они смылись как раз перед тем, как пьяная забава переросла в убийство. Расчётливый ход, чтобы сохранить возможность отрицания, или простая трусость? Вероятно, и то, и другое.
Пётр молчал. Он был следующим в этой цепочке событий.
— Продолжай, — приказал я.
Он глубоко вздохнул, собираясь с духом.
— Когда они ушли, ты, Свят, пошёл в другую сторону, а Николай… он был не похож на себя. Он сказал, что твоё проклятие очень сильное. Что нужно тебя догнать и… заставить его снять. Или убить. Иначе с нами со всеми случится что-то ужасное. Я не поверил сначала — какие проклятия, это же ерунда! Но он был абсолютно серьёзен. Он начал угрожать мне. Я… я испугался. И согласился.
Страх и давление со стороны лидера. Классический сценарий, по которому слабые люди совершают преступления. Николай был не просто задирой. Он был манипулятором. А Пётр — идеальным инструментом.
— Мы взяли полено, — голос Петра дрожал, каждое слово давалось ему с видимым трудом. — Догнали тебя уже в глубине леса. Ты шёл, пошатываясь. Николай ударил сзади по голове. Один раз. Ты просто упал и не двигался. Мы… мы проверили пульс. Его не было. Ты был мёртв.
В палате повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипами Ольги.
— Мы позвали девчонок обратно, — продолжил Пётр. — Николай заставил всех нас поклясться, что мы будем молчать. Что никто и никогда не узнает, что произошло. И мы… мы прикопали тебя там же, в лесу. Под старым дубом.
Вот и вся картина. Мелкая, грязная история.
Пьяная шутка, унижение, драка, проклятие, страх и, как итог — убийство из-за суеверного ужаса. И паническая попытка скрыть следы.
Теперь у меня был полный анамнез. Причина «смерти». И, что гораздо важнее — полный контекст для состояния Ольги.
Финальные части головоломки встали на свои места. Теперь можно начинать лечение.
— Почему вы не запаниковали, когда я появился в клинике? — спросил я. Вопрос был не праздным. Это была важная деталь, недостающий элемент в их психологии. — Мертвец, которого вы лично закопали, вдруг начинает работать с вами в одном отделении, а вы молчите?
— Николай сказал, что прошло слишком много времени, — ответил Пётр, его голос был глухим. — Он сказал, что раз проклятие не сработало сразу на нас всех, значит, мы его нейтрализовали… ну… убийством. Что опасности больше нет.
Логика на уровне амёбы. Если это моё проклятие, то только я и могу его снять. Или изменить.
Вопрос только в том, какое именно проклятие мог наложить умирающий некромант в состоянии аффекта. И хватит ли у меня сил справиться с ним без доступа к полноценной некромантской энергии.
— Хорошо, — сказал я вслух. — Теперь хоть понятно, с чем мы имеем дело.
Троица смотрела на меня со странной смесью страха и робкой надежды. Они ждали приговора.
— Теперь ты нас ненавидишь? — тихо, почти неслышно спросила Варвара.
Я посмотрел на неё.
— Что за бред? — спросил я. — Ненависть — неэффективная эмоция. Вы прокляты, я был убит. Счёт один-один. Все поплатились за ту ночь. Теперь нужно вылечить Ольгу, и инцидент будет исчерпан.
— Прости нас! — Пётр, не выдержав, рухнул на колени у кровати сестры. — Мы были полными идиотами! Мы не хотели…
— Ты… ты святой человек, — прошептала Ольга, глядя на меня со слезами на глазах. — Прощаешь своих убийц…
Святой? Некромант и святой? Оксюморон года.
Дорогая моя, если бы вы знали, сколько кладбищ я поднял на ноги в прошлой жизни, вы бы сейчас пели совсем другие песни. И звали бы не меня, а экзорциста.
— Вставай, Пётр, — сказал я ровным тоном, пресекая эту бесполезную мелодраму. — И выйдите все. Мне нужно пространство и тишина, чтобы подготовиться к процедуре. Ольга, ты, разумеется, остаёшься.