— Откуда такая уверенность? — капитан резко повернулся ко мне, его взгляд был острым и недоверчивым. На экране Морозов уже сшибал секретаршу.
— Посмотрите на его движения, — пояснил я спокойным, почти лекционным тоном. — Резкие, некоординированные. Зрачки расширены, даже на этой камере видно. Адреналиновый выброс зашкаливает. В таком состоянии у человека отключается высшая нервная деятельность, он переходит в режим примитивного мозга: бей, беги или замри. Но есть и четвёртый вариант — поиск знакомого, успокаивающего паттерна поведения. Для него это…
Я не договорил. На соседнем экране, показывающем вход в подземелье, Морозов уже вставлял ключ замок. Он ворвался внутрь.
— Если он прямо сейчас прикоснётся хотя бы к одной из них, — прорычал капитан в рацию, его голос стал низким и опасным, — мои люди его растопчут. И до суда он не доживёт. Приказ понятен?
— Поверьте, капитан, — сказал я спокойно. — Этого не потребуется. Всё гораздо интереснее. Просто смотрите.
А ведь мог бы и не удержать своих людей. Его останавливает профессионализм и следование протоколу. Или… любопытство? Желание увидеть, чем закончится этот спектакль, который я для него устроил, перевешивает всё остальное.
Отчасти он меня проверял, чтобы понимать с кем имеет дело. Умно. И хитро.
На одном из мониторов Морозов подошёл к третьей камере слева. Девушка внутри — рыжеволосая, лет двадцати, с лицом, полным веснушек и ужаса — инстинктивно попятилась к дальней стене.
— Нет, пожалуйста! Не надо! — её отчаянный крик был слышен даже через потрескивающие динамики системы наблюдения.
Морозов, не обращая внимания на её мольбы, открыл решётку и грубо схватил её за руку. Девушка попыталась вырваться, упереться ногами в пол, но куда ей было против взрослого, разъярённого мужчины.
— Всё! — капитан Громов схватился за рацию. — Группа захвата, приготовиться к штурму…
— Стойте! — я резко перехватил его руку, не давая нажать на кнопку передачи. — Если войдёте сейчас, не узнаете главного!
— Какого ещё главного⁈ — капитан был в ярости, его глаза сверкали. — Он же сейчас её…
— Посмотрите внимательнее, — настаивал я, мой голос был абсолютно спокойным. — Это не то, о чём вы думаете.
Морозов выволок девушку из камеры и бросил на холодный каменный пол в центре подземелья. Она попыталась отползти, но он с удивительной для своего возраста и комплекции проворностью догнал её и одним движением прижал к полу, навалившись всем весом.
— Долго ещё⁈ — прорычал капитан, его рука снова потянулась к рации. — Если он снимет ремень, я отдаю приказ.
— Терпение, — ответил я, хотя самому было тошно наблюдать за этим. Тошнотворное зрелище. Но это было необходимо. Одно дело — поймать насильника. Его адвокаты могли бы списать всё на аффект, на стресс и подтасовать согласие его жертв. Совсем другое — поймать чёрного мага за его работой. Тут уже не отвертеться.
В рацию раздались нетерпеливые, искажённые помехами голоса группы захвата:
— Капитан, даёте добро? Мы готовы. Жарёхин сейчас ему башку прострелит, и мы все подтвердим, что пистолет сам выстрелил.
— Ждать моего приказа! — рявкнул в рацию Громов.
И тут на экране началось то, ради чего я заставлял всех ждать.
Морозов поднялся над дрожащей девушкой. Он не стал её раздевать. Вместо этого он вытянул над ней руки, и они засветились тусклым, красным светом.
Он начал что-то бормотать, и из тела девушки начали медленно подниматься тонкие, серебристые, едва заметные на камере нити — её Жива. Её жизненная сила. Морозов втягивал их в себя, его лицо исказилось в гримасе чудовищного наслаждения. Он прикрыл глаза.
— Мать честная, — выдохнул Вячеслав, стоявший за моей спиной. — Он же… он её выпивает!
— Вот теперь! — скомандовал я, отпуская руку капитана. — Берите его! Быстро!
— Группа захвата, вперёд! — рявкнул капитан в рацию.
На нескольких экранах одновременно появились тёмные, стремительные фигуры в чёрной тактической форме. Дверь в подземелье не открылась — она вылетела внутрь, сорванная с петель мощным таранным ударом.
— СТОЯТЬ! ПОЛИЦИЯ! — прогремел усиленный магией голос, который заставил затрещать динамики в комнате наблюдения.
Морозов обернулся, и на его лице отразилось не отчаяние, а чистая, концентрированная ярость загнанного в угол хищника. Он вскинул руки, и из его ладоней сорвались две короткие, но яркие, как сигнальные ракеты, огненные стрелы.