Триста лет назад, в Карпатах. Местный барон, ревнивец и дилетант в тёмных искусствах, отчаявшись удержать свою неверную жену, наложил на неё похожую печать.
«Якорь верности», так он это называл.
Тогда я хорошо заработал на снятии печати, но потом меня полгода преследовала вся его родня, обвиняя в пособничестве разврату. Детали уже стёрлись, но суть я помнил.
Я активировал некро-зрение, фокусируясь на структуре аномалии. Картина была отвратительной в своей примитивной элегантности.
Это был не просто дефект ткани. Это был «душевный якорь».
Тёмные, почти живые нити прорастали из краёв дыры вглубь, оплетая её энергетические каналы, врастая в саму её ауру. Их узор был грубым, но безошибочным — якорные руны, вбитые в саму её душу, чтобы привязать её к создателю.
Эти нити не просто держали её. Они медленно, методично высасывали из неё Живу, превращая её в живую батарейку для кого-то другого.
А остаточная энергетическая подпись на этих нитях не оставляла сомнений в личности хирурга.
Серый Волк. Кому кроме него могла понадобиться эта молодая особа? Хотя у молодой дочери влиятельного графа могло быть множество… скажем так, недоброжелателей.
Грубый, силовой, лишённый всякого изящества, но до ужаса эффективный метод удержания. Как удар дубиной по голове.
Архитектор проклятий создал бы симфонию боли, многоуровневую конструкцию, которая медленно сводила бы с ума. Серый Волк же просто взял кувалду и пробил стену.
Это было не проклятье.
Он не просто хотел её контролировать. Он заклеймил её. Поставил на неё свою метку, как на скот.
«Ты моя, и если не со мной, то ни с кем».
Этот якорь не просто связывал её с ним. Он медленно убивал её, передавая украденную жизненную силу ему. Она угасала, а он становился сильнее.
Я опустил руку. Диагноз был ясен.
Причина — ревнивый бандит с магическими замашками. Патогенез — паразитический душевный якорь. Прогноз — без моего вмешательства летальный исход — в течение месяца.
Лечение… лечение будет сложным. И очень, очень болезненным. Для него.
— Всё понятно, — произнёс я.
Аглая поспешила прикрыть плечо.
Снять такой якорь — это не просто вырезать опухоль. Здесь физическое вмешательство бесполезно. Это астральная хирургия. И чтобы она прошла успешно, нужно, чтобы пациент сам захотел отторгнуть инородное тело. Её воля — мой главный анестетик и скальпель. А для этого она сама должна понять, кто её хирург.
Прямо сказать я не мог — это нарушило бы магический резонанс печати. Якорь, почувствовав прямую внешнюю угрозу, вцепился бы в её душу ещё сильнее, и тогда снять его было бы в десять раз сложнее. Нужно было действовать тоньше.
— Аглая, — начал я осторожно, мой тон снова стал спокойным, врачебным. — Подумай хорошо. Что это может быть? Откуда оно взялось?
— Я не знаю! — она испуганно покачала головой, плотнее запахивая рубашку. — Утром проснулась, а оно уже было!
Хорошо. Прямой путь заблокирован. Зайдём с фланга. Классический вектор для такого примитивного колдовства — физический носитель.
— Может, кто-то что-то тебе дарил в последнее время? Украшение, амулет? Платок? Или проводил какой-то ритуал? Может быть, в шутку?
— Нет, ничего такого! — Аглая выглядела искренне растерянной.
Она лихорадочно перебирала в памяти последние дни, и я видел, что она не лжёт. Она действительно ничего не помнила.
Значит, якорь был установлен без физического носителя. Через прямой контакт. Это сужает круг подозреваемых до одного человека. Всё того же.
— Хорошо, тогда по-другому, — я сделал ещё один шаг в глубь её памяти. — Кто-нибудь касался этого места в последнее время? Может быть, во время ссоры? Или, наоборот, в момент близости? Кто-то, кто держал тебя за плечо и что-то говорил?
Она замерла. Её взгляд на мгновение расфокусировался. Я видел, как в её сознании зашевелились, поплыли смутные образы.
— Нет… никто… Алексей бы никогда…
Она осеклась на полуслове, но было уже поздно. Она сама назвала его имя.
Вот оно. Ключ в замке. Осталось только повернуть.
Я не стал давить. Я просто повторил её же слова, как эхо.
— Алексей бы никогда… что, Аглая?
Она молчала, закусив губу.
— Эта магия, Аглая… — продолжил я тихим, почти гипнотическим голосом. — Она питается сильными эмоциями. Не обязательно ненавистью. Иногда… она питается отчаянной, собственнической любовью. Желанием удержать. Не отпускать. Никому не отдавать.
Я видел, как мои слова попадают точно в цель. Как в её глазах сначала мелькнуло непонимание, затем отрицание, а затем медленный, леденящий душу ужас осознания. Она вспомнила. Вспомнила какой-то момент, какой-то разговор, какое-то прикосновение.