Я привёл Долгорукова к палате Ливенталей. У дверей уже стоял мужчина лет сорока пяти. Подтянутый, с короткой стрижкой и абсолютно непроницаемым лицом.
Дорогой, идеально сшитый гражданский сюртук не мог скрыть ни военной выправки, ни тяжести оружия под ним. Я видел его несколько раз, когда он приходил навещать графа — тень, которая всегда держалась на шаг позади и сканировала окружение холодными, внимательными глазами.
— Доктор Пирогов, это Георгий Александрович Ярк, — представила нас Аглая, выйдя из палаты. — Начальник службы безопасности моего отца.
— Наслышан о вас, доктор, — кивнул Ярк. Его рукопожатие было коротким, крепким и профессиональным. — Граф не нахвалится вашими талантами.
Талантами, которые спасли ему жизнь, а тебе — работу.
— Взаимно. А это, — я указал на сопровождающего, — князь Долгоруков, наш… консультант по особым операциям.
Долгоруков и Ярк обменялись быстрыми, оценивающими взглядами. Два льва из разных стай, мгновенно узнавшие друг в друге хищников.
Отлично. Силовой блок в сборе. Один — специалист по тайным операциям и грязной работе. Второй — аристократ с доступом к высшим военным кругам и неуёмной жаждой приключений. Теперь можно начинать брифинг.
— Здесь не место для таких разговоров, — сказал я. — Пройдёмте в мой кабинет. Там нас никто не потревожит.
Я привёл их троих в небольшую комнату для консилиумов рядом с ординаторской. Закрыл дверь, повернул замок. Затем простым жестом наложил на помещение «полог тишины» — базовое заклинание, искажающее звук и не позволяющее никому снаружи услышать наш разговор.
Для них это будет выглядеть как лёгкое искажение воздуха, почти незаметное. Но это чёткий сигнал. Мы перешли из мира официальной медицины в мир, где действуют другие правила.
Долгоруков заинтересованно подался вперёд, его глаза азартно блеснули. Ярк даже не моргнул, но я заметил, как напряглись мышцы на его скулах. Он понял. Аглая нервно сглотнула.
— Господа, — начал я, обводя их взглядом. — Я собрал вас здесь, потому что вижу, что вы все умеете хранить тайны. Это хорошо. Потому что то, что я вам сейчас скажу, не просто должно остаться между нами. От этого зависит жизнь.
Я не драматизировал. А констатировал факт.
— Мы должны помочь этой девушке, — продолжил я, кивнув в сторону Аглаи. — Речь идёт не просто о преследовании со стороны бывшего любовника. Её жизнь в прямой, непосредственной и быстрорастущей опасности.
Я сделал паузу, давая словам вес. Затем продолжил:
— У меня есть план, как найти Серого Волка. И как решить проблему. Окончательно. Но время уходит. Каждый час промедления уменьшает наши шансы на успех и увеличивает риски для неё.
Я снова посмотрел на Аглаю. И закончил:
— Её медленно убивают. И если мы не поторопимся, к завтрашнему дню спасать будет уже некого.
Глава 17
— Если мы не найдём Серого Волка и не уничтожим душевный якорь, — я посмотрел на каждого из присутствующих по очереди, — Аглая умрёт. Нам повезет, если это растянется на несколько дней, но проверять лично мне не хочется.
Я выдержал паузу. Краткую, но достаточную, чтобы вес моих следующих слов стал осязаемым, как давление на грудную клетку. В небольшой комнате для консилиумов повисла звенящая тишина.
Ярк побледнел.
Вся его профессиональная выдержка, броня из десятилетий службы, треснула и осыпалась. В его глазах был не просто страх за подопечную. Это был холодный ужас специалиста, осознавшего, что он провалил главную миссию своей жизни.
Реакция Долгорукова была полной противоположностью.
Он подался вперёд, и в его глазах вспыхнул тот самый азартный огонь, который я видел у ветеранов перед хорошей, безнадёжной дракой. Он не видел трагедии.
Он видел приключение. Интересная пара. Один готов убивать из чувства долга и страха. Другой — исключительно от скуки. Ценные активы, если правильно их использовать.
— Аглая, — обратился я к ней. — Покажи господам причину нашей спешки.
Девушка вздрогнула, словно её толкнули в бок. Потоки Живы вокруг неё, входящие в состав ауры, заметались в панике, сжимаясь и расширяясь. Она покраснела до корней волос и инстинктивно плотнее запахнула рубашку.
— Но это же… неприлично, — пробормотала она, глядя в пол.
Аристократическое воспитание.
Даже на пороге смерти оно диктует свои абсурдные правила. Унизительная метка бандита — это личная трагедия, которую нужно скрывать. Демонстрировать её посторонним мужчинам — социальное самоубийство.
— Милая моя, — я активировал свой лучший врачебный тон: спокойный, немного усталый и не терпящий возражений. — Когда речь идет о жизни и смерти, такие понятия, как «приличия», уходят на второй план. Я — врач. Для меня человеческое тело — это механизм, требующий починки. Они — наши союзники. И они должны знать, насколько серьёзная поломка, чтобы действовать решительно. Хотя сам механизм, надо признать, собран весьма недурно.