Я подошёл к сейфу. Кодовая комбинация была небрежно нацарапана карандашом на обратной стороне картины.
Гении конспирации. Я повернул ручку, и тяжёлая дверь со скрипом открылась. Внутри, аккуратной стопкой, уже лежали папки с делами, которые мы забрали из тайного кабинета Морозова.
— Отлично! Ты уже и документы сложил! Умница!
Костомар довольно вибрировал. Его костяное тело издало серию тихих, довольных щелчков, что, очевидно, было его версией мурлыканья.
Похвала от хозяина была для него высшей наградой.
Я положил артефакт в сейф, рядом с папками, и закрыл тяжёлую дверцу.
Повернул замок. А затем приложил ладонь к холодной стали.
Тёмные, почти невидимые нити некромантской энергии сорвались с моих пальцев, опутывая замок и проникая в механизм.
Простое заклинание-сигнализация. Теперь любая попытка вскрыть сейф, кроме моей, вызовет магический сигнал тревоги, который я почувствую в любой точке города.
Теперь он был под надёжной защитой.
Часы показывали половину шестого утра. За окном серый, предрассветный свет едва пробивался сквозь тучи. До момента утреннего подъема — полтора часа.
Хоть немного надо поспать.
Мысль была не желанием, а медицинской необходимостью. Иначе я просто свалюсь где-нибудь посреди утреннего обхода, что будет крайне непрофессионально. Мозг ещё мог работать на чистой воле, но тело требовало перезагрузки.
— Костомар, разбуди меня ровно в семь, — попросил я, падая на кровать прямо в одежде и стягивая сапоги. — Ни минутой позже.
— Я ем грунт! — он кивнул с серьёзностью часового, принимающего пост, и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Сон накрыл мгновенно. Не как мягкое одеяло, а как удар по голове. Тяжёлый, вязкий, без сновидений. Организм, доведённый до предела, просто отключился, как механизм, у которого кончился завод.
Ровно в семь утра раздался деликатный, но настойчивый стук в дверь.
— Я ем грунт! Я ем грунт!
— Встаю, — пробормотал я, с трудом разлепляя веки.
Полтора часа сна. Катастрофически мало. Но холодный душ творит чудеса. Ледяная вода ударила по коже как кнут, выбивая остатки сна и заставляя кровь бежать быстрее.
Чистая рубашка, туго затянутый галстук, глоток обжигающе горячего, крепкого чая, который Костомар уже предусмотрительно оставил на столе — и я был готов к новому дню.
Маска «доктора Пирогова» снова была на месте, надёжно скрывая за собой уставшего, но готового к битве Архилича.
По дороге в «Белый Покров», сидя в вагоне метро, я размышлял о вчерашнем инциденте с трупом.
Приказ Сомова сжечь неучтённые тела. Эта мысль крутилась в голове, как заевшая пластинка, отказываясь укладываться в какую-либо логическую схему. Это был полный, абсолютный абсурд.
Прямое нарушение всех мыслимых протоколов и законов.
Пётр Александрович Сомов — опытный врач, карьерист до мозга костей, двадцать лет лавировавший между интригами этой клиники. Он прекрасно знает, что неопознанные тела должны храниться минимум неделю.
Затем — обязательный запрос в полицию, объявление в газетах, попытка найти родственников. И только через месяц, с письменного разрешения прокурора, можно думать о захоронении в общей безымянной могиле.
Но никак не о немедленной кремации! Это не просто халатность. Это уголовное преступление.
Если он действительно отдал такой приказ, то было всего три варианта.
Первый: его заставили. Бестужев? Или кто покруче? Кто-то надавил на него, используя угрозы или шантаж.
Второй: он сошёл с ума от внезапно свалившейся на него власти. Маловероятно, но возможно.
И третий… Возможно, приказ отдал не он. А кто-то, кто использовал его имя.
Нужно было выяснить правду.
И если Сомов, моя ключевая фигура в этой игре, начинает выходить из-под контроля — его нужно будет быстро и жёстко вернуть в рамки.
Мне не нужны были сюрпризы. Особенно такие, которые едва не стоили мне важнейшей улики.
Минуя ординаторскую, где уже начиналась утренняя планёрка, я направился прямиком на третий этаж. Рудаков и его знакомство с коллективом подождут. Новый заведующий не убежит. А вот мой ручной главврач мог.
Пётр Александрович сидел за массивным столом. И выглядел он на этом месте чужеродно, как воробей, случайно севший на трон орла.
Вокруг него высились целые башни из папок, отчётов и приказов. Он что-то быстро писал, хмурясь и время от времени сверяясь с толстой книгой больничных регламентов.
Увидев меня, он отбросил ручку с таким облегчением, словно она весила пуд.
— Святослав Игоревич! Входите, входите! Ради всего святого, входите! Я уже час пытаюсь разобраться в бюджете хирургического отделения, и у меня мозги кипят!