Или, наоборот, оно слабеет?
Как умирающий двигатель, оно требует больше времени и усилий, чтобы провернуться. Цикл перезарядки становится длиннее, мучительнее. Второй вариант казался… слишком оптимистичным. Оптимизм — это роскошь для тех, у кого на душе не висит паразитический бог смерти.
Нужно было проанализировать изменения.
Мои некромантские способности, без сомнения, росли. «Реанимация» Ветрова была грубой, силовой работой…
Но контроль, который я продемонстрировал с призраком в моей квартире, точность связывающей руны, которую я наложил на охранников… это была работа мастера, а не подмастерья.
Мои целительские навыки тоже обострялись. Скорость и эффективность, с которой я разобрался с паразитом Ольги… это было за гранью простой интуиции.
Итак, оба полюса моей силы — светлый и тёмный — становились мощнее. Но система, которая их связывала… само проклятье… становилось более нестабильным, более непредсказуемым.
И это привело меня к последней, самой тревожной гипотезе. Той, к которой мой разум возвращался снова и снова, как мотылёк к чёрному пламени.
Что, если они неразделимы? Что, если проклятье — это не просто контейнер для двух противоборствующих сил?
Что, если это — конвертер? Симбиотический двигатель, который питается самим конфликтом между жизнью и смертью? Что, если, усиливая свою некромантию, потакая своей истинной природе, я одновременно кормлю и усиливаю то самое проклятье, которое пытаюсь сломать?
Это означало бы, что каждый шаг, который я делаю к возвращению своего былого могущества — это шаг к какому-то неизвестному, катастрофическому сбою всей системы.
Это означало бы, что я заперт в идеальном парадоксе: чтобы стать достаточно сильным для разрушения проклятья, я должен сначала сделать его нерушимым.
Ход моих мыслей, уходящий в довольно неприятную бездну, был прерван.
Дверь кабинета открылась, и на пороге появился Пётр Александрович Сомов. Он выглядел… старше. За одни сутки вес власти лёг ему на плечи, оставив тени под глазами и новые морщинки в уголках рта.
— Святослав, — выдохнул он с облегчением. — Слава богу, вы очнулись. Нам нужно поговорить. Срочно.
Глава 2
В голосе Сомова смешались облегчение и тревога.
— Проходите! Как вы себя чувствуете? Нас всех вчера изрядно напугали! — говорил он, пока я поднимался и проходил в кабинет.
— Уже лучше, Пётр Александрович. Спасибо за беспокойство, — кивнул я.
— Садитесь, садитесь, — он указал на глубокое кожаное кресло для посетителей, а сам тяжело опустился в своё — хозяйское. — Чаю? Кофе? Или чего покрепче? У меня теперь есть коньяк для особых случаев. Думаю, этот как раз такой.
— Чай будет в самый раз.
Он налил из дорогого термоса в две фарфоровые чашки, придвинул ко мне изящную сахарницу. Жесты были немного неуклюжими, непривычными. Он всё ещё обживал эту новую роль, как солдат обживает новую — не по размеру — форму.
— Как вы на новом месте? — спросил я, отпивая горячий, ароматный напиток.
— Осваиваюсь, — Сомов устало потёр лоб. — Знаете, я думал, что готов к этой должности. Десять лет заместителем, знаю клинику как свои пять пальцев. Но это… — он обвёл рукой кабинет, заставленный антикварной мебелью и уставленный портретами. — Это совсем другой уровень. Бумаги, отчёты, проверки, звонки из министерства каждый час. Такое чувство, что я перестал быть врачом и превратился в счетовода.
— Справитесь, — сказал я ровно. — У вас есть опыт и знания.
— Опыт — да. А вот поддержка… — он посмотрел на меня прямо, его взгляд был острым и оценивающим. — Помните, вы обещали помочь?
— Помню. Чем могу быть полезен?
Он сделал большой глоток чая, собираясь с мыслями.
— Мне нужны свои люди в ключевых отделениях. Надёжные. Понимающие. Которые не будут вставлять палки в колёса. Я бы хотел назначить вас заведующим терапией, Святослав Игоревич. Вы это заслужили. Но, — он тяжело вздохнул, — при всём уважении, вы пока ординатор. Год стажа — этого, к сожалению, маловато для такой должности. Профсоюз взвоет, да и министерство никогда не утвердит такое назначение.
Вот это обидно. Не то чтобы я рвался к этой должности, но сам факт отказа, пусть и обоснованного, был неприятен.
— Понимаю, — я сделал ещё один глоток чая. Эмоции — лишний шум. Я не расстроился. А просто зафиксировал факт: существуют правила, которые пока сильнее моей воли. Пока. — И кто будет заведующим?