— Разумная мысль.
— Я воспринял этот порванный шарф как знак свыше. Решил — я буду жить! Я буду бороться! Я верну своё доброе имя! И, что самое главное — я верну Светочку! Докажу ей, что я невиновен, и она вернётся ко мне!
Он говорил это с таким пылом, с такой наивной верой, что мне стало почти жаль его. Вот только он не понял самого главного.
Она его не любила. Не по-настоящему. Для неё он был не человеком, а статусом. Блестящий гвардейский офицер, завидная партия. Когда статус исчез — исчезла и «любовь».
Но объяснять ему это было бы жестоко. И бесполезно.
— Бла-бла-бла, — я демонстративно зевнул, прикрывая рот ладонью. — Скучная, банальная история про оскорблённую честь и разбитое сердце. Таких историй — тысячи. Давайте сразу к интересному — кого вы убили и кто вас проклял после смерти?
Ростислав вздрогнул, как от удара. Вся его напускная бравада, весь его романтический пафос испарились без следа.
— Откуда вы… знаете⁈
— Я же некромант, забыли? — я постучал себе пальцем по виску. — Классическое предсмертное проклятье, наложенное в момент агонии. Очень мощное, кстати. Такие штуки надёжно привязывают душу к месту смерти и со временем превращают её в обезумевшего берсерка. Итак? Я жду подробностей.
Призрак сник.
Вся его офицерская выправка куда-то испарилась. Он снова стал тем сломленным, отчаявшимся человеком, каким был в момент своей смерти.
— Я начал писать Светлане сообщения. Буквально заваливать ее ими. Умолял встретиться, выслушать, дать мне шанс объясниться. Она не отвечала. Тогда я начал караулить её у дома, у театра, на балах…
— Преследовали, — перевёл я на язык фактов.
— Я был влюблён! — попытался он оправдаться.
— Ну-ну. И?
— И в один прекрасный день я узнал правду. У неё появился другой. Штабс-капитан Отто Мертенс из инженерных войск. Балтийский немец, сын богатого промышленника. Они уже полгода были тайными любовниками!
— То есть она изменяла вам ещё до вашего позора?
— Именно! — в его голосе прозвучала звенящая ненависть. — Возможно, она даже участвовала в заговоре против меня! Хотела избавиться от неудобного жениха, чтобы выйти за своего немца!
Куда же без любовного треугольника и теории заговора. Он был не просто влюблён. Он был одержим.
И эта одержимость вела его по прямой, хорошо освещённой дороге к катастрофе. Мне даже не нужно было спрашивать, что случилось дальше. Я уже знал.
— Мертенс пришёл сюда? — догадался я.
— Да. Явился с ультиматумом. Сказал, чтобы я оставил Светлану в покое. Что она теперь с ним, что они скоро поженятся, что я должен смириться.
— И вы не смирились.
— Я назвал его вором и подлецом! — Ростислав сжал свои призрачные кулаки. — Он ответил, что я — опозоренный предатель, которому даже секундантов не найти для дуэли!
— Слово за слово?
— И дошло до оружия. У него была сабля, у меня — дедовский кинжал, который висел на стене. Мы сошлись прямо здесь, в этой комнате.
Он указал на пространство между окнами.
— Я был лучшим фехтовальщиком в полку, но Мертенс тоже был не промах. К тому же сабля против кинжала — неравный бой. Он полоснул меня по груди, я ударил его в бок. Он рубанул по руке, я воткнул кинжал ему в живот…
— Взаимное убийство, — констатировал я. — Оригинальные вы товарищи.
— Мы оба упали почти одновременно. Истекали кровью на этом самом полу. И тут Мертенс, умирая, прохрипел: «Будь ты проклят, Комшуков! Именем своей крови проклинаю! Пусть твоя душа не знает покоя! Пусть вечно горит в ярости, как я горю от твоего клинка!»
— И проклятье сработало.
— Я умер через минуту после него. И… очнулся призраком.
— Но ярость пришла не сразу…
— Много позже. Я долго бродил обреченный, пока не начал злиться на все вокруг.
— Кстати, как давно это было? — спросил я. — Ваша драка с Мертенсом?
Ростислав задумался, пытаясь сфокусировать своё призрачное сознание.
— Трудно сказать точно. В ярости время теряет смысл. Дни и ночи сливаются в один бесконечный кошмар. Но… — он напряг призрачную память. — Я помню газету на столе в день драки. Там было что-то про коронацию… Да! Точно! Готовилась коронация Императора Николая Второго! Значит, это был тысяча восемьсот девяносто шестой год, весна!
Я присвистнул.
— Ростислав Данилович, у меня для вас новости. Плохие и очень плохие. С какой начать?
— Давайте с плохих, — мрачно сказал он.
— На дворе две тысячи двадцать пятый. Вы призрак уже довольно давно.
Призрак пошатнулся, хотя для существа, висящего в воздухе, это было довольно странное зрелище.