— К чёрту перелом! — он взмахнул здоровой рукой. — Аглая в беде! Я должен быть рядом!
Это начинает походить на помешательство… Но сейчас совершенно нет времени с ним спорить. Поэтому придется сразу заходить с козырей:
— Аглая сейчас весит около трёхсот килограмм, покрыта шерстью и может откусить вам голову одним движением челюсти.
— А мне всё равно! — упрямо повторил Долгоруков. — Я не брошу её в такой момент!
Упрямец. Или идиот. Или… влюблённый идиот, что, в общем-то, одно и то же.
Я посмотрел на него внимательнее. В его глазах не было расчёта. Только отчаянная, почти детская решимость.
Может, его чувства действительно искренние? Не каждый кавалер останется после того, как увидел свою возлюбленную в облике чудовища.
Время покажет. А пока… пока он может быть полезен. Хотя бы как единица, которая в случае чего будет на моей стороне.
— Хорошо, — кивнул я. — Но если упадёте в обморок от боли, откачивать не буду. У меня будут другие, более… пушистые проблемы.
— Не упаду! — заверил он, хотя лицо его было цвета больничной простыни.
— Тогда поехали. Всё. Времени у нас в обрез.
Люди Ярка аккуратно, с большой осторожностью — как будто это была не двухметровая машина для убийства, а хрупкая хрустальная ваза — погрузили завёрнутое в брезент тело Аглаи.
— Матушки святые, какая же она тяжёлая… — пыхтел молодой охранник, подсовывая плечо под импровизированные носилки.
— Триста килограмм минимум, а то и все четыреста, — согласился его напарник, вытирая пот со лба. — Как три борца-тяжеловеса сразу.
— Тише вы! — прикрикнул на них старший, усатый ветеран. — Это же барышня Аглая Константиновна! Просто она… временно потяжелела. От болезни. Бывает.
— Ага, болезнь называется «превратилась в чудовище», — пробормотал молодой, но, получив осуждающий взгляд от старшего, тут же заткнулся.
Ко мне подлетел Ростислав. Призрак буквально сиял от возбуждения — его эктоплазма пульсировала ярче обычного.
— Это было невероятно круто, Святослав Игоревич! Я никогда не участвовал в поимке метаморфов! Даже когда был живым! Это же как охота на дракона, только дракон с шерстью! — эмоционально поделился он.
— Рад, что тебе понравилось это приключение, — улыбнулся я. — Для призрака девятнадцатого века ты довольно азартен.
— Военная закалка! В Преображенском полку нас учили не бояться ничего.
Костомар подковылял к нам, гордо держась за бок. Несколько костей были треснуты, правая рука висела под неестественным углом в сорок пять градусов, а левая ключица отсутствовала вовсе, но скелет держался молодцом.
— Я ем грунт! Я ем грунт! Я ем грунт!
— Он говорит, что это была лучшая драка за последние пятьдесят лет, — сказал я.
— У меня тоже, — кивнул Ростислав. — После совместной операции сближаешься с товарищем. Образуется какое-то боевое братство, только посмертное.
— Вы отлично сработались, — похвалил я их обоих. — Настоящая команда. Призрак и скелет против метаморфа — это достойно отдельной легенды.
Я ещё раз осмотрел повреждения Костомара.
— Костомар, тебя основательно помяли. Но не волнуйся — дома подлатаем. Склеим кости специальным алхимическим составом, укрепим суставы железными скобами. Будешь как новенький. Даже лучше — модернизированный, — вспомнил я современное слово.
— Я ем грунт! — радостно закивал скелет.
Моя маленькая армия нежити… Один — сломан, но счастлив. Другой — обрёл нового друга и смысл посмертия.
И всё это — результат одной небольшой вылазки в центр Москвы. Я определённо умею находить приключения. И необычных союзников.
— А ты, Ростислав, как я и обещал, получишь своё окончательное освобождение, — сказал я. — Но чуть позже, когда я закончу с Аглаей. Нужно довести дело до конца.
— Я… — призрак замялся, что было совершенно необычно для этого решительного офицера. — Я хотел бы посмотреть, как вы будете возвращать ей человеческий облик.
— Зачем тебе это? Любопытство?
— Не только, — Ростислав завис в воздухе, подбирая слова. — Она такая красивая была в своём человеческом облике. На мою Светочку похожа. Такая же изящная, — его голос дрогнул. — И вот во что она превратилась… В чудище. В монстра из ночных кошмаров. Я хочу увидеть, как красота вернётся. Как человечность победит звериное.
— Давай без этой сентиментальной лирики, — поморщился я. — Ты же боевой офицер императорской гвардии, а не поэт-романтик.
— Даже офицеры способны ценить прекрасное! — возмутился Ростислав.