Боевые повреждения. Вчера не было сил им заниматься. Инструмент должен быть в идеальном состоянии.
— Костомар, иди сюда.
— Я ем грунт? — скелет, держа в руках стопку тарелок, подковылял ко мне.
— Садись на стул. Сейчас подлатаем.
Он послушно сел. Я провёл рукой по его голени. Тонкая, как волос, трещина на большой берцовой кости. На рёбрах — целая сеть микротрещин, как паутина.
Правая рука… вывих плечевого сустава. Он молчал, но повреждения были серьёзными. Для живого человека — месяц в гипсе.
Я положил руки на его костяные плечи.
Тёмно-фиолетовые, почти чёрные нити моей силы потекли из ладоней, опутывая повреждённые кости. Они вели себя как разумные, микроскопические хирурги — проникали в трещины, сваривая их изнутри, выравнивали смещённые суставы, укрепляли костную ткань, делая её плотнее и прочнее, чем она была до этого.
— Я ем грунт! — Костомар задрожал, как огромный кот, которому чешут за ухом. Поток чистой некромантской энергии для него был как самый изысканный деликатес.
Через пять минут всё было кончено.
— Готово. Теперь ты снова боеспособен.
— Я ем грунт! — Костомар вскочил и, отбросив стул, пустился в нечто среднее между казачком и ирландской джигой, лихо отбивая костяными пятками чечётку на кухонном линолеуме.
Завершив празднование, я подошёл к переноске с кошкой. Мой палец быстро начертил в воздухе простую сдерживающую руну — «Замок».
Серебристый символ на мгновение вспыхнул и впечатался в металлическую дверцу. Теперь её можно было открыть только снаружи. И только мне.
Из переноски донеслось короткое, недовольное шипение, которое тут же стихло. Кошка поняла, что спорить бесполезно.
Все фамильяры приведены в порядок. Команда в сборе и готова к действию. Пора возвращаться в «Белый Покров». Сегодняшний день обещает быть интересным. Особенно встреча с Анной Бестужевой вечером.
— Я пошёл, — объявил я, застёгивая пиджак. — Костомар, присмотри за кошкой. Если начнёт буйствовать — капни на клетку святой воды, должно помочь.
— Я ем грунт! — деловито кивнул он, возвращаясь к протиранию сковородки.
— Ростислав, можешь осмотреть квартиру, познакомиться с обстановкой. Только в мою спальню не заглядывай — там личные вещи.
— Я воспитанный призрак, доктор, не беспокойся, — донеслось из кресла. — Не буду нарушать личные границы.
По дороге на работу, сидя в комфортабельном седане, я старался ни о чем не думать. Медитировал, чтобы очистить разум.
В больнице меня первым делом встретил Рудаков.
Он стоял у сестринского поста, и его любезность была фальшивой и угрожающей. Его улыбка не затрагивала глаз. Она была как маска, натянутая на череп. Так улыбаются гробовщики, примеряя на тебя гроб.
— А вот и вы, доктор Пирогов, — он изобразил подобие радушия. — Я-то вас и жду.
— Доброе утро, Фёдор Андреевич, — ответил я ровным тоном.
Перемена в поведении. Открытая агрессия сменилась скрытой угрозой. Это значит, он перешёл от прямого давления к интриге. Он думает, что подготовил ловушку. Наивно.
— Вы опять опоздали. На целых двенадцать минут, — продолжил он, сверяясь с массивными золотыми часами.
— Были срочные дела. Пациентка в критическом состоянии, — я не стал вдаваться в подробности.
— Конечно-конечно, — Рудаков закивал с преувеличенно понимающим видом. — У вас всегда срочные дела. Особенно ночные.
Его слова про «ночные дела» — явный намёк. Он что-то знает или думает, что знает про события в «Славянском базаре».
Утечка информации? Или просто догадки, основанные на докладах его шпионов? Нужно проверить его источники. Скорее всего просто желтая пресса все растрепала.
— Я навёл кое-какие справки, — загадочно произнёс Рудаков, понижая голос. — Очень интересные справки. Пойдёмте за мной.
— Куда?
— Увидите. Это касается вашей… квалификации.
Мы шли по коридору, и я анализировал ситуацию. Его уверенность говорила о том, что он считает свою позицию неуязвимой. Он вёл меня к своей ловушке, предвкушая триумф.
Мы остановились у палаты номер тринадцать. Рудаков не лишён театральности. Однако это дешёвый трюк.
— Заходите, — он распахнул дверь с широким, гостеприимным жестом.
Я вошёл.
На койке лежал мужчина. Первичный визуальный осмотр выявил крайнее истощение и синюшность конечностей. Дыхание поверхностное, аритмичное.
— Что это за пациент? — спросил я, мой тон был абсолютно спокойным.
— А вот это вам и предстоит выяснить! — торжествующе объявил Рудаков. Он был в своей стихии, чувствуя себя вершителем судеб. — У вас есть ровно три минуты, чтобы поставить диагноз и назначить лечение!