Обошёл стол. Не с той стороны, где было больше места, а с той, где сидела она, намеренно вторгаясь в её личное пространство. Двигался с целенаправленной грацией хищника.
Наклонился, как будто собираясь налить вино в её бокал. Она инстинктивно подалась назад.
Я выдержал паузу, позволяя ей почувствовать мою близость. А затем, с медленным, выверенным движением я наклонил бутылку не над бокалом, а над её платьем.
Тёмно-красная струя ударила в бархат чуть ниже груди, прямо на живот. Вино не просто пачкало. Оно впитывалось, расползаясь почти чёрным пятном, подчёркивая изгибы её тела.
— Ах! — она вскочила, её глаза сверкнули яростью. — Вы что творите, Пирогов⁈ Это же с выставки в Испании!
Я спокойно поставил почти пустую бутылку на стол с мягким стуком. Ни тени сожаления на моём лице. Я смотрел ей прямо в глаза.
— Я не люблю раздеваться первым, Анна Алексеевна, — я сделал паузу. — Предпочитаю делать это за даму. Или, если быть точным, срывать с неё одежду. Бокал ведь упал неслучайно. И ваше разочарование, когда я его поймал, было… красноречивым.
Игра в намёки окончена. Я только что бросил шахматную доску в камин. Теперь мы играем без правил. Посмотрим, готова ли она к такой партии.
Я видел, как гнев в её глазах сменился шоком.
Шок — пониманием.
Понимание — восхищением.
А затем в глубине её зрачков зажёгся тот самый азартный огонёк. Дьявольский.
— Вы… невероятный наглец, — прошептала она, и это прозвучало как комплимент.
— А вы невероятная интриганка, — ответил я.
— Идеальная пара, — она улыбнулась. Уже не светской, а хищной улыбкой. — Что ж, доктор. Раз пиджак спасать уже не нужно… возможно, вы поможете мне избавиться от этого безнадёжно испорченного платья?
Вот он, сигнал.
И я никогда не отказывался от таких приглашений.
Сделал шаг, сокращая дистанцию. Она не отступила. Её глаза — тёмные омуты, в которых плясали азартные огни.
Игра была окончена. Приз ждал своего победителя.
Притянул её к себе одним резким движением. Мои губы накрыли её.
Поцелуй завоевателя.
Она ответила с той же яростной, отчаянной силой, обвивая руками мою шею, впиваясь ногтями в плечи.
Она не сдавалась. Она признавала поражение, но хотела сделать его незабываемым.
Когда мы оторвались друг от друга, оба тяжело дышали.
Её дыхание было сбитым, но голос — твёрдым.
— Безнадёжно испорчено. Придётся снять.
— Позвольте помочь, — усмехнулся я.
Я развернул её спиной к себе.
Мои пальцы нашли сложную шнуровку корсета. Для хирурга узлы и швы — знакомый язык. Несколько точных, выверенных движений, и бархатный кокон ослаб.
Платье соскользнуло с её плеч и рухнуло на пол бордовой лужей. Как сброшенный флаг побеждённой армии.
Под ним ожидаемо оказалось кружевное бельё. Чёрное. Не бельё для соблазнения простака. Это была униформа для этой конкретной битвы.
Дорогая, идеально подогнанная, утверждающая её статус даже в полуобнажённом виде.
— Вы подготовились, Анна.
— Я всегда готова к победе, доктор. А вы? — она повернулась, и её глаза снова бросили мне вызов.
Дальнейшее было не актом страсти, а логическим завершением партии.
Я поднял её на руки. Она была лёгкой, почти невесомой. Мы двинулись в спальню, и за нами оставалась тропа из сброшенной брони.
Мой костюм — на персидском ковре. Её туфли — у арки в коридор. Моя рубашка — на спинке кресла. Её чулки… их я снял последними, уже у самой кровати.
Они называют это искусством. Глупцы. Это наука. Чистая физиология, помноженная на энергетику. Человеческое тело — сложный механизм из нервов, мышц и потоков Живы.
Для Архилича, который столетиями изучал саму суть жизни и смерти, управление этими потоками — элементарное упражнение.
Знать, где и как прикоснуться. В какой точке сконцентрировать тепло.
Как направить тончайшую нить своей силы, чтобы вызвать волну мурашек по коже. Как контролировать её дыхание и сердцебиение своим собственным.
Это не магия соблазнения. Это — прикладная некромантия в её самом изящном проявлении.
Она думала, что заманила в свои сети доктора-выскочку, но ошибалась: ведь только что пригласила в свою постель древнее божество.
И я собирался преподать ей урок, который она никогда не забудет. Урок абсолютного, безграничного удовольствия, которое граничит с подчинением.
Через час мы лежали в огромной кровати под шёлковым балдахином. Простыни из египетского хлопка были смяты, подушки разбросаны по полу.