— Мы обсуждали сложный диагностический случай, — спокойно сказал я, вставая. — Пациент Мирошниченко, цирроз печени с неясной этиологией. Возникли разногласия по поводу тактики лечения. Фёдор Андреевич настаивал на одном подходе, я предлагал другой. Дискуссия получилась эмоциональной.
Сомов перевёл взгляд на меня, и в его глазах мелькнуло удивление:
— Пирогов? Не ожидал вас увидеть на утренней планёрке. Вы же обычно… занимаетесь своими делами.
— Решил вернуться к регулярному участию в жизни отделения, — ответил я. — Всё-таки я — часть коллектива.
— Похвально, — Сомов кивнул. — И как, удалось прийти к консенсусу по пациенту?
— Мы как раз обсуждали финальное решение, — решился ответить Рудаков, наконец обретя голос. — Доктор Пирогов предложил интересную схему лечения. Мы… мы рассматриваем её применение.
Умно. Подыграл, чтобы не выглядеть полным идиотом. Может, он не совсем безнадёжен.
Сомов окинул взглядом притихших врачей и медсестёр:
— Ну раз Пирогов здесь и участвует в процессе, значит, всё в порядке. Можете продолжать. Я в своём кабинете, если что.
Он развернулся и вышел, оставив за собой ошеломлённую тишину.
Дверь за Сомовым закрылась, и все выдохнули. Рудаков выглядел как человек, которого в последнюю секунду вытащили из-под гильотины.
Я сел обратно и сложил руки на столе:
— Фёдор Андреевич, давайте поговорим о том, какой должна быть здоровая атмосфера в коллективе.
— Я… я слушаю, — он сглотнул.
— Первое — уважение. К каждому сотруднику, независимо от возраста, стажа и должности. Медсестра-стажёр заслуживает такого же уважения, как и заведующий отделением.
— Но дисциплина…
— Дисциплина строится не на страхе, а на взаимном уважении и профессионализме. Когда люди понимают важность своей работы и чувствуют себя частью команды, они работают лучше.
Я обвёл взглядом собравшихся:
— Второе — конструктивная критика вместо унижений. Если кто-то ошибся, нужно объяснить, в чём ошибка и как её избежать в будущем. А не кричать про дворников и сельские амбулатории.
Костик и Варвара закивали. Даже старая Глафира Степановна подняла голову и посмотрела на меня с надеждой.
— Третье — командная работа. Мы все здесь для одного — спасать жизни. Это наша главная задача. Всё остальное — бюрократия, отчёты, показатели — вторично.
Высокопарно звучит. Но им нужна надежда. Нужно поверить, что всё может быть иначе.
— И последнее, Фёдор Андреевич, — я посмотрел прямо на Рудакова. — Если атмосфера в отделении не улучшится, если унижения продолжатся, я сделаю всё, чтобы вас здесь не было. У меня есть связи, есть репутация, и главное — есть поддержка коллектива. Выбор за вами.
Рудаков побледнел ещё больше:
— Я… я понял. Буду работать над собой.
— Вот и отлично. Планёрка окончена. Всем хорошего рабочего дня.
Рудаков встал первым, понурив голову, и быстро вышел из ординаторской.
Сломался. Теперь он у меня в кармане. Будет шёлковым, по крайней мере — какое-то время.
Как только дверь за Рудаковым закрылась, ординаторская взорвалась аплодисментами.
— Браво, Святослав! — закричал Костик, хлопая как сумасшедший. — Ты ему показал!
— Свят, ты был великолепен! — Варвара даже вскочила со стула. — Как ты его уделал! «Дисциплина строится на уважении»! Гениально!
— Спасибо вам, милый доктор, — Глафира Степановна утирала слёзы. — Я уже думала увольняться. В мои годы такое терпеть… А вы за нас заступились.
Даже старый доктор Мельников кивнул одобрительно:
— Правильно сказали, коллега. Давно пора было поставить зарвавшегося мальчишку на место.
— Тише, тише! — я поднял руки, призывая к спокойствию. — Не нужно устраивать революцию. Мы все профессионалы и должны вести себя соответственно. Рудаков остаётся заместителем главврача, просто теперь, надеюсь, изменит методы управления.
— Но если не изменит… — начал Костик.
— Если не изменит, тогда примем меры. А пока — работаем как обычно. У всех есть пациенты, давайте не будем о них забывать.
Революция — это хорошо. Но эволюция надежнее. Пусть Рудаков постепенно меняется под давлением. Если резко его убрать, на его место может прийти кто-то ещё хуже.
Все начали расходиться, обсуждая произошедшее. Я слышал обрывки разговоров:
— Вы видели его лицо, когда Пирогов про графа сказал?
— А как Сомов отреагировал! «Раз Пирогов здесь, значит, всё в порядке»!