Упрямый осел. Признал бы ошибку сейчас — сохранил бы лицо. Но нет, гордость не позволяет. Что ж, придется преподать ему урок.
— Моя интуиция, — я специально использовал это слово, зная, как оно бесит Волконского, — подсказывает не локальное поражение печени, а системное воспаление инфекционной природы. Мы лечим не ту болезнь.
Волконский закатил глаза так выразительно, что, казалось, увидел собственный затылок изнутри:
— Опять твои мистические пророчества? И какую же «ту» болезнь мы должны лечить, о великий провидец? — сарказм в его голосе можно было намазывать на хлеб вместо масла. — Может, это проклятие старого пирата? Или порча от черной кошки, перебежавшей дорогу в полнолуние? А может, его сглазила злая теща?
Медсестра хихикнула, но тут же закрыла рот ладошкой.
— Я ставлю на гепатит и точка, — отрезал Волконский. — Екатерина, не слушайте бред коллеги Пирогова. Начинайте капельницу, как я назначил!
Катя засуетилась, доставая из шкафчика систему для внутривенного вливания, флакон с глюкозой, ампулы с препаратами.
Она работала быстро и профессионально. Обработала локтевой сгиб спиртом, наложила жгут, попросила пациента «покачать кулачком». Вена вздулась, и медсестра ловко ввела катетер.
— Есть! — радостно объявила она, видя, как в катетере появилась кровь. — В вену попала с первого раза!
— Молодец, — похвалил Волконский. — Подключайте систему.
Катя присоединила капельницу, открыла зажим. Прозрачная глюкоза потекла по трубке, капля за каплей попадая в счетчик.
— Сорок капель в минуту установила, — доложила она.
— Хорошо. Теперь добавляйте Гептрал.
Волконский стоял рядом с видом полководца, выигравшего сражение. Он делал записи в истории болезни, периодически поглядывая на меня с плохо скрытым торжеством.
— Видите, Пирогов, — говорил он, не поднимая головы от документов, — медицина — это наука точная, как математика. Не нужны никакие мистические видения, тибетские практики и прочая эзотерика. Достаточно знать симптомы, уметь их правильно интерпретировать и следовать проверенным протоколам.
Он намекнул, что ему рассказали о произошедшем в клинике Бестужева, где я отговорился тибетскими техниками. Ведь некромантия в этом мире под запретом.
— Безусловно, — согласился я, внимательно наблюдая за пациентом. — Вопрос только в правильности интерпретации и выборе правильного протокола.
— О, не сомневайтесь, — Волконский самодовольно улыбнулся. — Я-то могу отличить гепатит от гастрита с закрытыми глазами.
Я заметил, как пациент слегка вздрогнул.
Сейчас ты пожалеешь о своей самоуверенности, Волконский.
И тут началось представление.
Михаил Степанович сначала слегка поежился, как будто в кабинете внезапно похолодало.
— Что-то холодно стало, — пробормотал он.
— Кондиционер, наверное, — рассеянно ответил Волконский, продолжая писать.
Но через десять секунд легкая дрожь превратилась в настоящий озноб. Пациента начало трясти так сильно, что кушетка заскрипела и начала подпрыгивать на своих ножках.
— Х-х-холод-д-дно! — стучал он зубами. — Т-так х-х-холод-д-дно! К-как в п-п-проруби!
Катя испуганно отскочила от кушетки:
— Михаил Сергеевич! Что с ним⁈
Волконский поднял голову от бумаг, и его глаза округлились от удивления:
— Что за черт… Озноб? Откуда?
Пациента колотило так сильно, что капельница раскачивалась на штативе. Зубы стучали с такой силой, что было слышно по всему кабинету — как кастаньеты в руках безумного музыканта.
— Реакция на препарат? — предположил Волконский, подскакивая к больному. — Аллергия на Гептрал?
— Но мы еще не успели его ввести! — возразила Катя. — Только глюкозу начали, и то всего миллилитров пятьдесят влилось!
— На глюкозу не бывает такой реакции! — Волконский был в замешательстве. — Это же просто сахар в воде!
— Это не реакция на препарат, — спокойно сказал я, оставаясь у стены. — Это потрясающий озноб. Характерен для бактериемии — массивного выброса бактерий в кровь.
— Чушь! — огрызнулся Волконский, но голос его дрогнул. — При гепатите может быть озноб! Это интоксикация!
— Может, — кивнул я. — Но не такой силы. Посмотрите — это не просто озноб. Это настоящая лихорадочная дрожь. Организм пытается поднять температуру экстренными методами.
— Бред! Температура не может…
Он не договорил.
Озноб прекратился так же внезапно, как начался. Михаил Степанович на секунду обмяк, перестав дрожать, и все подумали, что кризис миновал.
Но через мгновение его лицо из бледно-желтого стало красным, потом багровым, потом почти пурпурным.