Нужно срочно что-то с этим делать, пока они не устроили тут «Санта-Барбару» с выяснением отношений, битьем посуды и прочими женскими радостями.
Я уже собирался уходить, когда в дверь постучали.
Стук был робкий, неуверенный, словно человек за дверью сомневался, стоит ли вообще беспокоить.
— Войдите! — крикнула Глафира Степановна, отвлекшись от Ольги.
Дверь приоткрылась на пару сантиметров, и в щель просунулась голова.
Я едва не выронил историю болезни, которую машинально взял со стола.
Это был барон Михаил Долгоруков собственной персоной.
Что он тут забыл?
У него сегодня должна быть операция с Ильюшиным.
— Доктор Пирогов, — прошептал он хриплым, сломанным голосом. — Можно вас на минутку?
В его голосе звучало отчаяние, граничащее с паникой. Глаза бегали, не фокусируясь ни на чем конкретном — признак сильного стресса или страха.
Странно видеть такое от бывшего военного.
— Конечно, барон, — я встал. — Коллеги, извините.
Долгоруков поманил меня пальцем — жест был судорожный, почти истерический. Палец дрожал так сильно, что казалось: он пытается дирижировать невидимым оркестром.
Я вышел в коридор. Долгоруков огляделся — влево, вправо, даже вверх посмотрел, словно ожидал, что враги могут свалиться с потолка.
Убедившись, что коридор пуст, он вдруг схватил себя за волосы обеими руками. Его лицо исказилось гримасой абсолютного ужаса:
— СПАСИ МЕНЯ!
Глава 13
— Барон, выдохни, — сказал я, заметив, что он начинает синеть от недостатка кислорода. — Вдох-выдох. Медленно. Что случилось?
— Свят! — он схватил меня за рукав халата. — Я погиб! Окончательно и бесповоротно погиб!
— Это медицинский диагноз или фигура речи?
— Хуже! Это социальная смерть!
Ах да. Похоже, он все-таки последовал моему совету.
— Барон Долгоруков, — я использовал официальный тон, чтобы привести его в чувство. — Объясните внятно и по порядку, что произошло.
Он огляделся по сторонам, словно ожидая, что из-за угла выпрыгнет опасность:
— Я идиот, Свят! Полный, законченный, безнадежный идиот!
— Это самодиагностика? — уточнил я. — В Международной Классификации болезней такого диагноза нет. Есть олигофрения — или умственная отсталость, но ты под критерии не подходишь. Хотя еще минут пять такого поведения, и я начну находить симптомы этой болезни.
— Да хуже! — он всплеснул руками. — Вчера вечером я… я кинул клич!
— Клич? В больнице? Видимо, не боевой.
— Я написал всем знакомым! — простонал он. — Всем! Что лежу в больнице, что мне предстоит серьезная операция! Ну как ты и говорил.
— Логично. И что в этом плохого?
— А то, что откликнулись ВСЕ!
— Популярность — это же хорошо, — пожал я плечами.
— Не все, а ВСЕ ОНИ! — он смотрел на меня с ужасом человека, приговоренного к четвертованию. — Все мои… как бы это сказать…
— Кредиторы? — предположил я с усмешкой, хотя прекрасно понимал, о чем речь. Видеть его в таком состоянии было забавно.
— Хуже! Поклонницы!
Это неудивительно. Барон Долгоруков — молодой, богатый, титулованный, да еще и смазливый — лакомый кусочек для всех московских невест на выданье.
— И сколько их? — поинтересовался я.
— Как минимум десять! — он начал загибать пальцы. — Графиня Воронцова, княжна Оболенская, баронесса фон Штейн, купеческая дочь Золотарева — у нее отец миллионер, очень настойчивая девица. Потом сестры Веселовские — они близнецы, всегда ходят парой. Генеральская дочь Карпова, две фрейлины императрицы — не помню фамилий, они недавно ко двору приехали. И еще статс-дама Курагина!
— Статс-дама? — удивился я. — Но ей же лет сорок!
— Сорок два! — подтвердил барон. — Но она очень… целеустремленная. Говорит, что я напоминаю ей покойного мужа в молодости.
Десять женщин разного возраста и социального положения. И все хотят заполучить молодого барона. Прямо как в плохом водевиле.
— Ну и прекрасно, — пожал я плечами. — Будет кому принести тебе бульон после операции. И компот. И почитать вслух. Десять разных наложниц. Да большинство мужиков об этом даже мечтать не могут.
— Ты не понимаешь! — Долгоруков выглядел так, словно я предложил ему прыгнуть с крыши. — Они все друг друга НЕНАВИДЯТ!
— С чего бы это?
— Потому что каждая считает, что я принадлежу именно ей!
— А разве не так? — я прищурился. — Ты что, всем обещал жениться?
— Нет! — он запротестовал. — То есть… не совсем… может, немного флиртовал…
— Немного? — зная его, он преуменьшил. Сильно.
— Ну, может, чуть больше, чем немного. Но я не обещал! Почти не обещал! Во всяком случае, не всем!