Но сейчас это лицо пылало жаром, пот лил ручьями, пропитывая простыни. Дыхание хриплое, со свистом, грудная клетка вздымалась неравномерно.
Мониторы показывали полный хаос. Пульс скакал от шестидесяти до ста сорока ударов в минуту без всякой системы. Давление — то девяносто на шестьдесят, то сто восемьдесят на сто десять.
Сатурация прыгала от восьмидесяти пяти до девяноста восьми процентов. Температура держалась на отметке сорок целых три десятых и не сбивалась ничем.
— Вот, — Сомов подтолкнул меня вперед, — это доктор Пирогов. Наш лучший диагност. Если кто и разберется, то только он.
Стрельцов медленно повернул голову:
— А, доктор Пирогов. Тот самый, с чудесными исцелениями. Наконец-то. Надеюсь, вы сможете объяснить этот… феномен.
Издевается. И проверяет одновременно.
Доктор Мелихов — дежурный реаниматолог, мужчина лет пятидесяти с усталым лицом — начал докладывать:
— Пациент Громов Петр Николаевич, шестьдесят два года, слесарь-сантехник. Поступил четыре часа назад на скорой. Жалобы на острую боль в груди, удушье, лихорадку. При поступлении температура тридцать девять и пять, пульс сто десять, давление сто пятьдесят на девяносто пять.
— Что показало обследование? — спросил я.
— Вот тут начинается самое интересное, — Мелихов взял планшет с результатами. — ЭКГ — признаки перегрузки левых отделов, но не типичные для инфаркта. Эхокардиография — вот тут сюрприз.
Он показал мне снимок. Я присмотрелся и нахмурился:
— Что это на митральном клапане?
— Вегетации. Массивные вегетации. Размером до двух сантиметров.
— Вегетации? — переспросил Стрельцов.
— Патологические разрастания на створках клапана, — пояснил Мелихов. — Обычно это скопление бактерий, фибрина — белка свертывания крови, тромбоцитов и воспалительных клеток. Классический признак инфекционного эндокардита.
— Эндокардит — это? — уточнил лейтенант, записывая.
— Воспаление внутренней оболочки сердца — эндокарда. Обычно вызывается бактериальной инфекцией. Стрептококки, стафилококки, энтерококки — типичные возбудители.
— И в чем проблема? — спросил Стрельцов. — Давайте антибиотики и лечите.
— Даем! — воскликнул Мелихов. — Уже четыре часа как даем! Ванкомицин — антибиотик против грамположительных бактерий, гентамицин — аминогликозид широкого спектра, даже меропенем — антибиотик резерва подключили! Нулевой эффект!
— Может, устойчивая флора? — предположил Стрельцов.
— В том-то и дело, что флоры нет! — Мелихов развел руками. — Посевы крови стерильны! Пять раз брали из разных вен, в разное время, на разные среды — ничего! Ни бактерий, ни грибков!
— Но это невозможно, — заметил профессор Марков. — Эндокардит без возбудителя не бывает. Это аксиома.
— Может, вирусный? — предположила доктор Василевская.
— Проверяли. ПЦР на весь спектр кардиотропных вирусов — отрицательно.
— Аутоиммунный? — предложил кто-то другой.
— Анализы на ревматические заболевания, маркеры аутоиммунных процессов, маркеры системной красной волчанки — все в норме.
— Тогда что это, черт возьми⁈ — воскликнул Сомов.
Все посмотрели на меня.
Прекрасно. Теперь я должен изобразить чудо диагностики, не используя магию. При этом Стрельцов следит за каждым моим движением.
— Можно осмотреть пациента? — спросил я.
— Конечно, — Мелихов отошел в сторону.
Я подошел к кровати. Громов лежал с закрытыми глазами, но по движению глазных яблок под веками было видно — он не спит, а находится в полубреду.
— Господин Громов, вы меня слышите? — спросил я.
Никакой реакции.
— Мне нужно вас послушать. Это может быть неприятно, но необходимо, — я достал стетоскоп и приложил к груди пациента. И сделал вид, что сосредоточенно слушаю.
Твою же мать! Что это за хрень⁈
Сердце Громова было не просто больным органом. Это был улей. Самый настоящий улей!
Глава 18
На самом деле мне не нужен был стетоскоп — некромантские способности позволяли слышать то, что недоступно обычному уху. Даже без привычной активации. Эти способности работали постоянно — на уровне восприятия.
Я закрыл глаза, изображая глубокую концентрацию, и прислушался.
То, что услышал, заставило меня внутренне похолодеть, хотя внешне я оставался спокоен как удав после обеда.
Вместо привычного ритмичного «тук-тук» — первый и второй тоны сердца, сокращение и расслабление сердечной мышцы — из груди пациента доносилась какофония звуков, от которой многим бы захотелось заткнуть уши.