— Доктор Литт?
Доктора, пожилого мужчину с седыми волосами и густыми усами, он нашел, когда тот выходил из одной из палат с папкой-планшетом с многочисленными листами.
— Он самый. А вы что-то хотели? Меня пациенты ждут, — доктор взглянул на него уставшими выцветшими голубыми глазами.
— Я не займу у Вас много времени, — заверил его Ник. — Я хотел поговорить с Вами об одной Вашей пациентке, Эмили Уилсон, она попала к вам чуть больше суток назад, после попытки вскрыть вены.
— Помню такую. А вы кем ей приходитесь, молодой человек? — прищурился мужчина, разглядывала Ника через толстые стекла очков.
— Скажем, женихом, — уклончиво ответил Николас. — Это не важно, доктор, да и зачем занимать Ваше время, верно? Я хотел поговорить об ее состоянии. Как она?
— Что ж, жених, — усмехнулся мистер Литт, поправил очки на носу и положил ручку в нагрудный карман халата. — Физически у нее состояние стабильное, поправится, но вот психически… После попытки самоубийства мы обязаны были поставить ее на учет к психиатру, колем ей успокоительное, пока она более-менее спокойна, но это не сможет продолжаться долго, ее нельзя оставлять без присмотра специалиста. Только держать долго мы не сможем, выпишем через пару дней, больше страховка не покроет.
— Она не знает, что потеряла ребенка?
— Нет, решили не говорить ей, для нее и так слишком много потрясений.
— Вы уверены, доктор? — переспросил Николас, пытливо глядя в глаза Генри, тот даже нахмурился, ссутулился, став еще ниже, но тут же выпрямился.
— На все сто процентов.
— Это хорошо, доктор Литт, очень хорошо. Эмили перенесет полет?
— Она очень слаба… А далеко лететь?
— В Лондон.
— Это очень далеко, — нахмурился доктор и помолчал, задумчиво поджав губы. Посмотрел в окно за Ником, выдержал паузу и снова взглянул на него. — Я не могу дать Вам согласие на это, но если Вы напишете отказ от всех претензий к больнице, то забирайте ее хоть сейчас.
— Вы меня порадовали, доктор, — улыбнулся Ник, похлопав его по плечу. — Я могу к ней зайти прямо сейчас?
— Да, конечно, ее палата в конце коридора. Не ошибетесь.
— Было приятно иметь с Вами дело, — ухмыльнувшись, Ник последовал сказанному Генри направлению и вскоре оказался возле двери палаты, в которую не решался войти.
Николас понятия не имел, как посмотрит Эмили в глаза, понятия не имел, как она отреагирует на его внезапный приезд и просьбу улететь с ним. Он даже понятия не имел, в каком состоянии найдет ее там, ведь сломить сильную духом Эми было не так уж и просто. А Маркус смог. Он сломил.
Ник сильнее сжал металлическую ручку двери, на которой держал руку, но которую никак не решался дернуть. И был благодарен Владе, что та догадалась хотя бы на время скрыть факт потери ребенка: добрая, милая Эмили едва ли бы смогла перенести еще и эту потерю. Даже для него, никогда даже не задумавшегося о детях, оказалось проблематично просто отпустить мысли об этом, внутри было как-то неприятно пусто, а сознание то и дело подкидывало картинки похожего на него малыша и счастливое лицо Эми. Заглушали их лишь чувство вины и пылавшая с каждой минутой все сильнее ненависть к Маркусу, так не вовремя все сломавшему. И Ник даже не знал, чего хотел больше: чтобы Эмили жила в Чикаго своей жизнью подальше от него или чтобы она была рядом с ним и их ребенком в далеком Лондоне. Но защищать ее от себя и своей жизни вдали было бы куда менее проблематично… Но это были лишь его несбыточные мысли, а за дверью ее палаты он услышал едва различимый мужской голос и тут же нахмурился, решительно открыв дверь.
В палате стоял приятный полумрак: жалюзи были плотно закрыты, горела лишь одна из трех ламп в небольшом потолочном светильнике. Эмили лежала на больничкой койке, бездумно разглядывая светло-голубую стену напротив потухшим взглядом. Она была такой бледной, уставшей, безжизненной, что Ник даже не смог пару секунд отвести от нее взгляда, с болью разглядывая ее лицо. Вот только она почти сразу заметила его, посмотрела большими голубыми глазами и практически тут же стыдливо отвела взгляд, будто в чем-то провинилась перед ним.
— Ник?..
— Привет, Эмили, — только сейчас он заметил рядом с ней долговязого парня, может, немного старше самой Эмили, с угловатыми чертами лица, который смотрел на Ника так же удивленно и который замолчал на полуслове, так и не договорив. — Я не вовремя?
— Нет, то есть… Это Джереми, мой одногруппник и… — Эмили тут же замолчала, так ни разу не взглянув на стоявшего Николаса, облизнула пересохшие губы, помолчав, но все же нашла себе силы и наконец посмотрела на него. — Зачем ты приехал, Ник?
— За тобой, — он прикрыл за собой дверь и подошел к кровати, не сводя с Эми взгляда, полностью игнорируя смущенного Джереми, будто его и вовсе не было в палате.
— Это было сто лет назад, уже слишком поздно…
— Разве? Ты обещала уехать даже через год.
— Ник… — начала было Эмили, но тут же замолчала, поджала губы и с извинением посмотрела на безмолвно сидевшего растерявшегося Джера. — Джереми, выйди, пожалуйста, на пару минут…
— Ты уверена? — недоверчиво переспросил он, но получив в ответ ее согласный кивок, все же поднялся, хотел посмотреть на Николаса жестким взглядом, но вызвал у него лишь усмешку, тут же растерялся и ссутулился, словно тень проследовав на выход, бесшумно закрыв за собой дверь. На фоне самоуверенного статного Ника он почувствовал себя сущим мальчишкой, у которого не было ни единого шанса в борьбе за Эмили. Да и борьбы бы никакой не было, но хотелось быть с ней, ведь он так сильно ее любил…
— Ник… — продолжила Эмили, убедившись, что Джереми вышел и не слышит их. — Ты правда не вовремя. Тебе не нужно было лететь сюда…
— Почему? — поинтересовался он и сел на место Джереми, аккуратно взял ее за руку, взглянув на забинтованное запястье, и погладил пальцем по тыльной стороне ладони, которую она хотела одернуть, но он не дал.
— Потому что… — она сглотнула подступивший к горлу ком и отвела взгляд, который застилали слезы. Едва не всхлипнула, но сдержалась, разглядывая осточертевшую стену напротив, а Ник терпеливо молчал, поглаживая ее руку и ожидая от нее ответа на свой вопрос. — Потому что зачем тебе я?
— Я хочу быть с тобой.
— Слишком поздно… Посмотри на меня, Ник. Зачем я тебе такая? После всего… После всего этого… Зачем? Я сама не понимаю, зачем я здесь, зачем живу… Я не знаю, Ник, не знаю, как жить дальше, понимаешь? Как смотреть людям в глаза, как смотреть на свое отражение. Мне кажется… Мне кажется, что я никогда не смогу это забыть. А люди, они смотрят на меня с такой жалостью, как будто я прокаженная какая-то. Джереми пытается как-то держаться, но его взгляд… Я не могу смотреть ему в глаза, ты бы только видел их. Еще и Том… Он пришел ко мне лишь раз, в самом начале, и я боюсь, что он наделал глупости, понимаешь? Боюсь, что его убьют, ведь он такой вспыльчивый. Я боюсь мысли, что через пару дней мне придется вернуться домой, мне даже идти больше некуда. И это все… Я не уверена, что смогу это пережить. Говорят, что когда люди хотят покончить с собой, то жалеют об этом перед самой смертью, мечтают, чтобы их кто-нибудь спас. Проблемы становятся для них ничтожными по сравнению с близкой смертью, но я не уверена, что рада своему спасению. Не уверена, что хочу и смогу так жить…
Эмили все же не смогла сдержаться и расплакалась, отвернувшись от Ника, высвободила из его руки ладонь и тихо всхлипывала, безуспешно стараясь успокоиться. Смотреть на нее было до безумия больно. Смотреть и понимать, что в этом виноват он сам. И он молчал, давая ей выплакаться, и лишь когда она немного успокоилась, а ее всхлипы стихли, он заговорил: