Ульрих фон Энзинген взял Афру за руку, не спуская глаз с книготорговца. Афра верно поняла нежное прикосновение: с этого момента ни единого лишнего слова. Лучше молчать.
— Давно все это было, — как бы между прочим заметила она.
— Пятнадцать лет назад уже, наверное, — подтвердил книготорговец. И после небольшой паузы продолжил:
— Говорите, магистр Дибольд упал с лошади?
Афра молча кивнула.
— А вы уверены?
— Не понимаю вашего вопроса.
— Ну, видели ли вы своими глазами, как ваш отец упал с лошади?
— Конечно нет. Меня при этом не было. Но кому могло понадобиться вредить моему отцу?
Ульрих с ужасом заметил, что их разговор привлек всеобщий интерес. В его голосе звучала печаль, когда он произнес:
— Говорите, если только вы что-то знаете об этом случае и вам есть что сказать. А если нет, то лучше молчите!
Афра разволновалась. Она охотно продолжила бы разговор. Но книготорговец поднял, как бы защищаясь, руки:
— Извините, я не хотел бередить старые раны. Просто мысль в голову пришла.
Позже, когда они поднимались к себе в спальню, Афра прошептала Ульриху:
— Думаешь, моего отца убили из-за этого пергамента?
Архитектор повернулся, поднял фонарь, освещавший им путь наверх по крутой лестнице, и осветил лицо Афры. На стене плясали бесформенные тени.
— Кто знает, — тихо ответил он. — Людей убивают по самым странным причинам.
— Боже мой, — пробормотала Афра. — Никто никогда не задумывался над этим. Я была слишком мала и неопытна, когда это случилось, чтобы думать о чем-то подобном.
— Ты когда-либо видела тело отца?
— Да, конечно. На нем не было никаких повреждений. Отец, казалось, просто спал. Граф Эберхард устроил ему достойные похороны. Я очень хорошо помню это. Три дня я плакала, не переставая.
— А твоя мать?
— Тоже плакала.
— Я не об этом. Ты говорила, что она добровольно ушла из жизни…
Афра прижала руку ко рту. Она тяжело дышала.
— Ты имеешь в виду, что на самом деле она вовсе не совершала самоубийства?
Архитектор промолчал. Потом обнял ее и сказал:
— Идем!
Той ночью у Ульриха и Афры впервые появилась возможность спать в одной постели. Не считая первого раза, раньше это удавалось им только на полу хижины на лесах или на мокрой траве на берегу Дуная. Страх, что их обнаружат, постоянно оставлял неприятный привкус. С другой стороны, людные места и сознание того, что они делают нечто недозволенное, придавали их встречам особую прелесть.
Задумавшись, Афра выскользнула из платья и забралась под грубое одеяло. Она замерзла. И не только из-за холода, царившего в нетопленой комнате. На душе у нее тоже было зябко.
Намеки и догадки книготорговца заставили ее задуматься. Она примолкла. Конечно, книготорговец — большой болтун и у него не было никаких доказательств высказанных предположений. Но были ли у нее доказательства того, что смерть ее родителей наступила именно так, как это все было представлено? Когда Ульрих стал ласкать Афру, она непроизвольно повернулась к нему спиной. Она не хотела отказывать любимому, это получилось совершенно неосознанно.
Ульрих инстинктивно почувствовал, что происходит с Афрой. Ее поведение не было для него неожиданным. В его жизни тоже многое изменилось, слишком многое, чтобы просто не обращать на это внимания, как будто ничего не случилось. Ульрих прижался к девушке, положив левую руку ей на бедро. Нежно поцеловал ее в шею и молча попытался уснуть. Афра дышала ровно, и Ульриху казалось, что она давно уснула, но через час раздался ее голос:
— Ты тоже не спишь, да?
Ульрих растерялся.
— Нет, — тихонько прошептал он ей в шею.
— Ты думаешь о Гризельдис, я права?
— Да. А у тебя из головы не идут слова книготорговца.
— Гм. Я просто не знаю, что и думать. Мне начинает казаться, что на пергаменте лежит какое-то проклятие, проклятие, которое не пощадит и нас.
— Глупости, — проворчал Ульрих фон Энзинген и погладил Афру по животу. — Пока что у меня не было оснований верить во влияние злых сил.
— Вот именно, пока что! Но с тех пор как мы встретились…
— …ничего не изменилось.
— А смерть Гризельдис?
Ульрих глубоко и так шумно вдохнул, что Афре стало щекотно. Но он ничего не сказал.