В щепки разнеся частокол, он умчался к реке, сверкая в ночи, словно сигнальный костёр и, наконец, вовсе погас, растворившись в ночи.
***
Кручина хмурился, потирая ушибленный бок. История ему не понравилась. Совсем не понравилась. Теперь он не знал пенять ли на судьбу, которая наградила его переломами, или благодарить её за то, что в следствии этого он пропустил большую часть побоища лёжа в канаве. Ведь иначе его бы неминуемо отправили на тот свет. Уж в этом-то он был уверен. И всё-таки благодарности в нём не нашлось.
Старик молчал уже пару минут. В земляных стенах ямы копошились черви и мокрицы. На дне собирались маленькие грязные лужицы.
- Стало быть конец, - подытожил Кручина, - и дракону, и богатырю?
По правде сказать, никогда он не верил, что станет свидетелем чего-то подобного. Как не верил в драконов, вивернов, и прочих древних чудищ, девяти, трёх, или скольки-бы-то-ни-было-головых. Но истина, хоть и оказалась прозаичнее, от этого менее жестокой от этого не стала. Истребить целое село ума и силы змею хватило с лихвой. Кручина посмотрел на проломленный частокол за остывающим пепелищем. Здравый смысл подсказывал, что тварь всё ещё жива, и ох как опасна. Вот только, когда очухается, мстить ей будет некому.
- Отнюдь. - Поднял голову Жулька. Потянул немного и продолжил: - Богатырь живучим оказался. Может быть даже чрезмерно
- Замечал я, что с ним что-то не так. - Вздохнул Кручина.
- Всё с ним не так. Нет в нём ничего человеческого. Коли чёрта обрядить в рубаху, милее он не станет. Берегись, господин, таких, потому как оные сродни тем же гадам летучим - всех в могилу сведут. Даже тех, кто их кормит.
Кручина поморщился. Не хватало ещё, чтоб старик стращал его домыслами.
- Ты, дед, гляжу, не всё ещё выложил. Так давай, досказывай.
Старик медлил, словно обдумывая с чего бы начать, или, вернее, чем бы закончить. Тяжкие думы никак не желали обращаться в слова. Все это было для него слишком, слишком трудно.
Он открыл рот несколько минут спустя. Голос его, и без того не очень-то внятный, теперь походил на бормотание умалишенного.
- Выполз он из огня, живой. Одежда на нём дымом шла, а ему хоть бы что. Только скалился. И подумалось мне тогда, что не осталось средь нас ничего святого, коль черти по земле бродят.
Потерев глаза, старик запричитал под нос. "Молится -, решил Кручина. - Старый дурак. Молиться нужно было раньше. Теперь-то что толку".
- Дальше что было? - Рыкнул он, возвращая старика к реальности.
Тот хрустнул коленями, кое как встал, хватаясь за лопату.
- Дальше... Пришел он за нами.
Птички на яблонях умолкли совсем. Солнце поднималось над холмами; тени от перекошенных столбов потихоньку сжимались, светлели. Где-то в дали кто-то хрипло и протяжно завыл. К нему присоединился ещё один, и ещё. И были это совсем не волки.
***
Долговязый выбрался из корыта и встал. Вытянулся в полный рост, пошевелил руками-ногами, сжал кулаки. Тело трещало, как завалившийся сруб, но силы всё ещё были. Он сплюнул и прислушался. Не услышав ничего, осмотрелся. Среди обугленных брёвен и станков скотины, во множестве торчали лезвия кос, острия вил и рогатин, хищные зубья двуручных пил. Настоящая волчья яма. И он оказался в самом её центре. Живой. Долговязый ухмыльнулся и сплюнул снова, на этот раз с отвращением.
Дыра в бедре кровоточила. И болела. Не то чтобы сильно, но все же достаточно для того, чтобы напомнить ему о том, что и сам он всего лишь кусок мяса. Долговязый хлопнул по ране, поморщился. Кожа на лице натянулась, заныла. "Значит и морду прижег" - решил он, и тут же уловил запах палёных волос. Стащив с плеч сырую рубаху, он свернул в её жгут и перевязал ногу. Лучше не стало, но кровь унялась.
Топор лежал рядом, по оголовок зарывшись в намокшее, парящее сено. Долговязый присел, коснулся рукояти. Кожа была сырой и холодной.
Трещали горящие брёвна, гудел огонь, кто-то надрывно заныл, призывая святых. Вторя мольбам над головой завывал ветер. Но ничего больше. "Ну что ж, немудрено. Иначе уже был бы мёртв". Долговязый откашлялся, выплюнул гарь, и зачерпнул немного воды. Глаза жутко слезились. Он промыл их и взялся за оружие. Пора было выбираться.
Ещё утром живое и вполне счастливое село теперь напоминало костёр, в котором стонали безгубые и безглазые мертвецы. Что ж, таковы законы жизни. Истина проста, как ломаный грош. Погибнут все, но не каждому по силам проститься со шкурой искупавшись в чужой крови.