— Ну, с этим сложно не согласиться, — кивнул я, наблюдая, как мелкий голубь попытался перехватить особо крупную крошку у пернатого покрупнее. Но затея малого провалилась, и здоровяк клюнул того по голове. — А, знаете, всё же можете мне дать кусочек хлеба?
Мужчина проследил за моим взглядом и молча протянул мне хлеб. Быстренько слепив одной рукой из податливого материала снаряд, наложил на него простенькое заклятие. После чего щелчком пальцев отправил хлебную «пулю» в продолжавшего клевать малыша здоровяка.
Пущенный снаряд угодил голубю прямо в его крохотную головку, заставив от испуга вспорхнуть с места. Однако проклятие спутало у птицы зрение, и вместо того, чтобы взлететь выше, она впечаталась в мостовую.
— Любите встревать в дела, которые вас особо не касаются? — спросил старик. Вроде бы равнодушно, однако нотку одобрения я распознать в этом вопросе сумел.
— Порой имею такую привычку. Но тут всё зависит от множества факторов, — кивнул я. — От настроения, например. Ну или от погоды.
— В каком смысле? — отщипнув очередной кусочек хлеба, поинтересовался мужчина.
— Ну вот сейчас хорошая погода, и у меня хорошее настроение. Отчего я готов встрять сразу в два дела, которые меня не касаются. В одно я уже влез, — я с улыбкой кивнул в сторону продолжавшейся трепыхаться «крысы», — вот теперь собираюсь влезть и во второе.
Услышав мои слова, старик напрягся, но не проронил ни слова.
— Ни к чему кончать жизнь самоубийством. Все трудности, они рано или поздно проходят. Вы, конечно, староваты, но возраст ещё не приговор. Уж поверьте мне, я знаю, о чём говорю, — произнёс я. — Да и смерть от проклятия, тем более столь мерзкого… Как на такое вообще можно решиться?
Старик хмуро поглядел на меня, после чего отодвинулся ещё дальше.
— Вы вообще, о чём таком говорите, молодой человек? Какое самоубийство? Что за глупости.
— Ну вы же сами на себе носите проклятый артефакт, — я взглядом указал на тонкий браслет из почерневшего серебра, выглядывающий из-под рукава пиджака. — Я зловоние проклятия ещё на расстоянии ощутил. Он же из вас жизненные силы пьёт. Полгода максимум и всё, тоннель, в конце которого свет виднеется.
— Глупости. Этот браслет мне внучка подарила. А она никогда так со мной не поступила бы, — в голосе старика прорезались стальные нотки, да и сам он оживился, едва не начав махать руками.
— Любящая внучка, это хорошо. Однако любовь разная бывает… — дед напрягся ещё сильнее, и я на всякий случай в качестве щита выставил перед собой мороженку. — Да даже если и так, то ведь она же его не сама его сделала. Она же у вас, скорее всего, не ювелир-артефактор. Значит, продали такой.
Мужчина открыл рот, но тут же закрыл, и в глазах собеседника мелькнула искорка, пусть ещё не озарения, но что-то близкое к этому состоянию.
— Ладно, второе вмешательство в чужие дела я сегодня сделал, на этом, пожалуй, и остановлюсь, — я поднялся со скамейки, попутно откусив уже успевшее изрядно подтаять мороженое. — Доброго дня вам. И помните, следующий день может стать лучше предыдущего, если не опускать руки, а поискать причину происходящего.
Кивнув продолжающему молчать старику, чей взгляд резко опустел, я поправил пиджак и, подмигнув напоследок голубю-крохе, отправился дальше.
Столько дел, столько дел… Пойти поспать, что ли?
Иркутск
Набережная
— … если не опускать руки, а поискать причину происходящего.
Последние слова незнакомого парня граф Данилов Виктор Михайлович слышал, однако в его голове в этот момент происходил такой кавардак, что ничего ответить он не успел.
Лишь спустя несколько секунд граф осознал, что странный собеседник уже удалился, а он даже не удосужился с ним попрощаться.
— Да нет, глупости это, — пробормотал Виктор Михайлович, подняв руку и посмотрев на браслет. — Не могла Вика такое со мной сделать.
Уж в чём, в чём, а в любви внучки, названной в его честь, к нему граф был уверен. Чудесный ребёнок души в деде не чаял. И был привязан к нему, даже сильнее, чем к матери с отцом.
При мысли о снохе Надежде по позвоночнику графа пробежал холодок. Эта женщина, хоть и пыталась казаться доброй, но с первой встречи, как только Виктор Михайлович её увидел, стала вызывать у него двойственные чувства.
Однако видя, с какой любовью его сын смотрит на свою суженную, вставать на пути счастья влюблённых граф не стал. А после появления на свет Виктории так и вовсе постарался загнать все свои опасения как можно глубже, чтобы не портить семейную идиллию.