— Говорю или нет? — вновь спросил шаман с невозмутимым взглядом, посмотрев на Аспара.
— Да, — фыркнул Аспар недовольно оскалив кривую пасть с гнилыми клыками и брешами между ними. — Говоришь.
Кивнув, шаман вприпрыжку метнулся к телу. Схватив гончую за шкирку, он дёрнул её вверх, вырвал из зубов погрызенный череп и отшвырнул зверя прочь.
— Говорить легко. Особенно когда душа ещё не успела полностью уйти в костяные руки Повелителя Теней.
С этими словами он воткнул два окостеневших когтя в обрубок шеи и повернул голову лицом к стадному камню, который Повелитель Зверей повелел поднять за две недели до сего дня, в первую ночь под стенами города. Бормоча, шаман поднял голову и держал её, пока холодный туман сочился из поверхности камня и тёк к нему. Щупальца тумана нашли обрубок шеи и начали заполнять голову. Он вытащил пальцы и позволил голове упасть. Однако она не упала. Вместо этого голова зависла в воздухе, поддерживаемая липким туманом, который постепенно поднимался, поворачивая её кругом. Туман просачивался из пустых глазниц и разбитых губ, пока колдун заговаривал на забытом языке.
— Спроси, — проворчал Аспар.
— Где слабость ваших владений? — пронзительно сказал шаман сжимая пальцами череп и сдавливая его до хруста костей.
Рот вяло открылся, словно его двигали твёрдые пальцы.
— С-сев-северная с… ух… стена… к… камни… р… ух… рыхлые… — сказал он голосом, похожим на шёпот воздуха. Колдун хихикнул и отдёрнул руку. Туман резко отступил, и голова со стуком упала на камни. Гончие рычащей грудой тут же накинулись на неё, а шаман повернулся к своему вождю.
— Северная стена. — сказал вестник богов отступая от грызущихся друг с другом тварей. — Начинай наступление, сокруши безволосых. — продолжил он, сверкнув глазами. Собравшиеся воины заревели и застучали оружием в знак согласия.
Губы Аспара дёрнулись.
— Наступление будет тогда, когда я скажу, червь, не раньше, — с напускной ленцой прорычал Владыка Зверей. Его чёрные глаза остановились на шамане, а затем прошлись по рычащим рылам полудюжины атаманов горов, составлявших его внутренний круг. Гор, допрашивавший человека, был одним из них — зверь по кличке Копытодав, что махнул топором на Гортора в почти угрожающей манере.
— Нстпть, счс! — прорычал он. — Бги трбт нстпть!
— Я говорю за богов, — сказал Аспар, перемещаясь на свой трон. — Не ты, Копытодав.
Копытодав попятился и громогласно взревел, из его пасти полетела пена. Он рыл копытом землю, его воины ревели и гремели оружием.
— Нстпть! Нстпть! Нстпть! — вопили они в унисон.
Другие стада присоединились к ним, и вдруг Аспар поднялся. Наступила тишина. Копытодав посмотрел на него снизу вверх, в его взгляде был вызов. К этому всё шло уже давно, так что Владыка Зверей не был удивлён. Копытодав махнул топором и хмыкнул.
— Ослуштс бгв??
— Боги говорят через меня, — медленно проговорил зверолюд смотря наглецу в глаза. — Вызов, червяк?
— Вызов! — выкрикнул Копытодав и взбежал на помост, замахиваясь топором.
С лёгкостью, удивительной для кого-то его размеров, Гортор отошёл в сторону. Перемещаясь, он схватил Пронзатель. Копытодав среагировал мгновенно, развернувшись и обрушив на Гортора рубящий удар. Топор проскрежетал по поверхности лоскутной брони Аспара, вызвав сноп искр. Пронзатель плавно, чуть ли не по собственной воле, скользнул по ладони Гортора, лезвие выстрелило в брюхо Копытодаву. Тот взревел, потрясённый, когда Гортор поднял его в воздух. Пронзатель заизвивался, проникая всё глубже в рану, и вышел из спины умирающего гора. Кровь хлынула на Владыку Зверей и он открыл пасть, чтобы принять подношение. Затем с ворчанием он сбросил мёртвое тело на землю, в процессе высвободив Пронзатель. Ударив торцом копья в помост, он впился взглядом в свою армию. Могучий кулак ударил в грудь.
— Я здесь господин! Не Копытодав! Не Криворог, не Косолап, не Смертокус! Аспар правит, этим копьём! — взревел он и поднял копьё над головой. Собравшиеся звери взревели в ответ.
И только вестник богов оставался молчалив и с лёгкой ухмылкой наблюдал за зверолюдьми исподлобья капюшона.
Крумхольц смотрел, как первый залп огненных стрел вылетел из-за стен дворца и устремился в город. Его душа сжалась при мысли о том, что произойдёт с любым жителем города, что остались там, спрятавшись в подвалах и на чердаках. Но он ничего не сказал. За эти два дня, что они вернулись во дворец, Микаэль уже перешёл ту черту, когда хотел сохранить город. Теперь его единственным желанием было не отдать его врагу. Он поделился своими соображениями с другими советниками, каждый из которых имел схожее выражение во взгляде. Беспокойство, смешанное со страхом.