Взяв меня под локоть, Алекс перенёс нас в незнакомый дом. На первый взгляд обычный, деревянный. Местами слегка пыльный, но, главное, моя гусиная кожа почувствовала тепло, и умереть от переохлаждения теперь не грозит.
— Эрик, — чуть слышно подозвал меня парень, и приподнял футболку. Несколько секунд я осознавал, что он пытается показать, но на его теле образовался точно такой же глубокий, ровный порез, и оттуда сочиться точно такая же липкая смола.
— Как? Это... О господи, ты же ранен! Скажи, что в этих ситуациях делать? Дурацкий Мор, когда он успел!
— Это был ты, Эрик. Ты насквозь проткнул нас обоих..., — откинувшись на спинку дивана, с трудом проговорил Алекс. — Ничего страшного.
Раскрыв от удивления глаза, да и рот, возможно тоже, я посмотрел на совсем короткий кинжал, и вопросительно, ещё раз на оставленную, якобы этим, рану.
По ширине, размер совпадает, здесь даже слепому, очевидно, линейкой замерять не будем. Другой вопрос. Как так вышло?
— Круто, — продолжая бессмысленно таращиться, ответил я, и бросил на пол оружие, из трясущейся руки. Позже с этим разберёмся, а сейчас мне больше любопытно, каким образом ведёт себя их тело при таких обстоятельствах.
Оставшуюся ночь Алекс постепенно приходил в себя. О помощи не просил, в основном молча слушал меня, изредка кивая.
Он, кажется из тех, кто никогда не поделиться своей проблемой, ничего не попросит, и даже видом не покажет, что в чём-либо нуждается. Хотя бы просто разозлиться за сложившуюся историю, ведь это, наверняка, жутко неприятно до сих пор...
Всадников вернули не ради войн, они не грубая физическая сила, пусть даже наделены способностями. Их сущность ничуть не крепче человеческой жизни, но при всём, они собираются встать грудью против посланников, чьё численное превосходство делает их гораздо сильнее.
Не знаю, зачем думаю об этом, но глядя на обессиленное сознание Алекса, хочется задаться вопросом: ради чего? Почему именно они: преступники, отрекшиеся от Бога, истины, закона и собственных жизней, сейчас готовы защищать мир живых.
Честно говоря, я думал большинство станет марионетками небес, в попытке спастись, но возможно, независимость и свобода - ключевое. Просто, заодно с этим придётся отстаивать и другие интересы, вряд ли кто-то из этих существ копает так глубоко...
— У тебя была собака, ты говорил, а как его звали? — Решив чуть отвлечься, спросил я. Мне тоже, как и другим, впрочем, хотелось всё детство иметь питомца. Огромную, пушистую, на подобии Колли, с серьёзными глазами.
— М-м-м.…
Парень задумчиво промычал, уставившись в потолок.
— Я не помню. Это была бродячая псина, не моя. Просто кормил, иногда.
Опустив ноги на пол, всадник поднялся, и упёрся руками в колени.
— Морт неправ, у меня был выбор не становиться наёмным убийцей, и я никогда, ничем подобным не оправдывался. Большую часть времени меня тошнило от себя, от такой работы, обстоятельств. Сидя в камере смертников, я чётко осознавал, за что. Каждый день там, на одну убитую душу. И поверь, даже тех кошмарных условий не хватит для оправдания меня!
— Эй! — Возразил тут же я. — Перестань. Во-первых: у меня даже мысли не было осуждать тебя, а во-вторых: это, до нас, сделал судья, и ты полноценно понёс назначенное наказание.
Плечи Алекса дёрнулись, но не от слёз, и едва ли, тем самым он попытался передо мной открыться. Мне неизвестны детали его прошлого, но очевидно, Мортиэр задел, некие застывшие чувства, своими резкими словами.
— Нет, Эрик. — Склонив голову вниз, прошипел парень, и по его волосам пробежало электрическое напряжение. — Всё, что после меня осталось в мире живых — это поваленный могильный камень, с не читаемым текстом. Чёрт возьми, я был таким классным наёмником, гордился ведь, своим достижением! Даже от моего огромного, личного дела осталась лишь пыль. Меня уже давно нет! Ни в памяти, ни в истории, ни в архивах, ни единого упоминания.
Поджав губы, я сел рядом, неуверенно перебирая пальцами.
— Хм... Погоди, но я ведь - живой! И знаю тебя. И.., поверь, я не хочу, чтобы ты внезапно исчез! А ещё, если это важно, давай восстановим памятник? Хочешь? Лет сто потом, точно никуда не денешься.
Пожав плечами, он согласно кивнул, но ничего не стал говорить. А я, мысленно, успел подловить мрачную атмосферу: если так же умру сейчас, что получается, лет через пятьдесят никто не будет помнить и обо мне? Особенно обидно, когда всю эту короткую жизнь вёл себя правильно, но по итогу, как будто останусь точно так же, в пустоте. Разве что, не преследуем чувством вины, хотя какая вообще разница? Если мир останется прежним, в нём всё равно не будет меня...