– А я ведь, доча, ниччо не помню! Помню только, как язык тяжелел. Страшно это – никому я не хочу надъедать! Ты если там чево, ты сдай меня в детдом.
– Куда? – Ася нервно хохотнула.
– В дом инвалидов, как Леночка из пятой квартиры свою свекровку.
– Нет уж! Хренушки! Им тогда и пенсию отдавай и хату. Государство – не дураки, за-просто-так с вами нянькаться!
Ася надевала модную блузку и злилась, что обнова, ни разу не надёванная, стала тесновата.
– Ты, доча, на работу?
– Какая работа? Окстись! Суббота ж сегодня!
Прокопьевна заметно встревожилась:
– А куда? Куда собираешься?
– Да так… пойду с Викой прошвырнусь… к знакомым… – неопределённо повела плечами Ася.
– Давай там не как тудыличи – еле-еле порог перешагнула. Ох, как же противно, когда женщина пьяная!
– Строить меня заканчивай! Без тебя как-нибудь разберусь!
– Ты, доня, не сердись. Но всегда помни – первую рюмочку пригубила, а вторую – уже всё. Извините, не могу меня дома бабушка старенькая больная ждёт. А не так чтоб по всей! Ежли норму свою не знать… – то это чё-то с головой… А уж этт-та твоя В-вик-ка!!! Она ж как конь, ведро заглонёт – не поморщится! А ты гонишься за ней? Зачем? И чему она тебя хорошему научит? Охы, как вспомню как вы с ней на Новый год!.. Лежат – две лосихи… вином пахнет… Фу!
– Слушай, ты хорош уже! Иди детей своих поучи… правилам хорошего тона! Чё-то не сильно они к тебе бегут, хоть их годами бабушка старенькая больная ждёт! Чего у меня в жизни-то хорошего есть? Ни мужа, ни работы приличной! Впахиваю за три копейки, дак ещё и в собственные выходные на тебя смотреть! Хочешь последней подруги меня лишить?!
– Доча, у тебя же сын! Сутками ребёнок в ящик пялится, а матери хоть бы хны! Вот чего он там видит-то? Цельный день: тум-тум-тум-тум. Как в кузне!
– Да, уж музыка точно – такой, наверное, фашисты в концлагерях пленных пытали, – Ася решила переключить свой гнев с бабушки на сына, – Олежка, ну-ка выключай комп! Ты меня слышишь? А?! Открой!!! – Ася отправилась ругаться с вечно запертой дверью в детскую.
Правнук Олежка – ещё один человек, любимый Прокопевной беззаветно. Любовь эта, правда, видимого отклика не находила и на Олежкином поведении не отражалась. «Но ведь на то он и мальчик, не гладью же ему вышивать в конце концов. Подрастёт – поймёт!» – успокаивала себя Прокопевна.
Горячо любимый правнук реагировал на её просьбы и замечания не иначе, как на привычный бубнёж с экрана – то есть никак. Но зато он радовался и чмокал старческую щёку, когда Прокопевна умудрялась пожарить ему картошечку с корочками.
А как начнёт бабушка поучать, типа: «Давай учись! Не выказюливай! Помогать-то некому, самому придётся дорогу в люди пробивать. Бросай ты эту свою трындычиху – капютер. Он у тебя жизнь отнимает!» То на это сам собой нашёлся безотказный способ дрессировки надоедливых старушек: показать питомца – ручную домашнюю крысу, даже и показывать не надо, можно просто сказать: – А вот у меня Пипа, хочешь подержать?
В ответ Прокопевна, как шёлковая ретируется под испуганные причитания:
– Вот сказали бы, возьми мыша или руку отрубим, а я бы сказала – нате рубите руку, не возьму мыша…
Когда за Асей захлопнулась дверь, Прокопевна села на своё привычное место в кресле у окна, где и проходили её одинокие дни.
– Иди, Прокопевна, на окошечке погуляй, – часто ободряюще говорила она себе, ведь на улицу без посторонней помощи выходить не могла, а балкона в старой квартире предусмотрено не было. Приладив к уху крошечный радиоприёмник – единственное средство общения с внешним миром, принялась «гулять», стараясь что-то разглядеть в окно. Внешне это выглядело привычно, но на самом деле старушка видела только размытые пятна и неясные очертания домов, деревьев и машин, движущихся по проспекту.
Вдруг в комнату зашёл Олежка, его порывистый шаг Прокопевна узнавала из миллиона других (только он так стучит пяточками, с тех самых пор, как только научился ходить). Правнук сел напротив, на маленькую табуретку: