Вот уже полчаса он стоял у входа в метро на Киевском вокзале, но ни Хвоста, ни Чирика до сих пор не было. Привычно суетились люди, диктор буднично объявлял прибытие и отход поездов, менты лениво гоняли бабок, торгующих водкой и сигаретами — шум этот заметно нервировал Заводного. И не только шум…
Митрофанов уже несколько раз звонил Хвосту на пейджер — напоминал о том, что тот с Чириком должны были его встречать, стращал, запугивал: реакции не было никакой. Звонил он и домой Чирику — там не отвечали.
Конечно, можно было бы звякнуть Штуке, телефон которого Митрофанов, естественно, знал, но этого делать не стоило: ведь еще вчера он сказал Сухому, что у него есть нормальные пацаны. Заводной уже представлял лицо авторитета, самодовольную улыбку и любимую в таких случаях фразу — «чо, вновь офоршмачился?..» — и от этого ему становилось не по себе.
Оставалось одно — ехать или к одному, или к другому и устраивать разбор на месте. Но окунаться в черный омут метро, сидеть на дерматиновой скамье, истертой сотнями тысяч задниц москвичей и гостей столицы для такого красавчика в белоснежном костюме — не в кайф.
И тут, словно по заказу, рядом с ним остановилась салатная «Волга» — доброжелательный, улыбчивый водитель, опустив стекло, спросил:
— Куда тебе, командир?
Заводной взглянул на таксиста неприязненно — тот наверняка увидел в нем приезжего фраера, сейчас загнет сумму…
— В Тушино, — немного помедлив, сказал тот, на всякий случай выискивая глазами другие таксомоторы.
— Давай я тебя «на мартыне» повезу, — дружелюбно предложил таксист, имея в виду, что не будет включать счетчик, — у меня все равно смена кончается, на этой тачке домой поеду… И тебя заодно — вполцены. Дешевле тут все равно никого не найдешь.
Жадность, как известно, — понятие всеохватывающее. Жадность губит не только фраеров, но и людей серьезных, авторитетных — наверняка именно таким мнил себя Митрофанов.
— А сколько это получится?
Таксист назвал сумму — она не показалась Заводному большой.
— Ладно, давай…
Митрофанов уселся рядом с таксистом — «Волга», залихватски развернувшись, покатила в сторону Тушина…
Глава семнадцатая
Водитель салатной «Волги» с таксистскими шашечками оказался на редкость предупредительным и внимательным, чтобы не сказать услужливым — едва только пассажир в белоснежном костюме хрустел открываемой пачкой сигарет, таксист заботливо щелкал зажигалкой; едва тот лишь мельком взглянул на магнитолу — новенькую, явно дорогую для этой побитой тачки, — он уже вежливо поинтересовался:
— Что поставить?
— А у тебя что — на любой вкус, что ли, есть? — немного удивился Заводной.
— В нашем деле главное — угодить клиенту, — принялся объяснять водила свои взгляды на нелегкий таксистский труд. — Чтобы и тебе, и мне интересно было. А для клиента самое главное — грамотный сервис… Так что из музыки поставить?
— Ну, тогда… Тогда что-нибудь такое, мурчащее, — пассажир вольготно вытянул ноги и сделал характерный жест пальцами. — И погромче. Въезжаешь?
Сидевший за рулем понятливо покачал головой, улыбаясь чему-то, поискал нужную кассету, сунул ее в щель магнитолы, небрежно щелкнул кнопкой — сперва из динамиков послышался шелест ленты, а затем хриплый и доверительный голос запел, заурчал, с невероятными подвываниями, нарочито коверкая слова на хулиганский манер:
Что поделать — во времена всеобщего вырождения нравы падают, а интересы мельчают; нынешние дворовые тинейджеры бренчат на гитарах исключительно блатную романтику — в отличие от незамысловатых творений студенческой, походной да любовной лиры, столь популярной некогда у их родителей. Все, где надо, где не надо, гнут пальцы на уголовный манер, все трындят о каких-то неизвестных, но грозных бригадах и мифических авторитетах, с которыми якобы дружны. Наверное, пройдет еще совсем немного времени, и на школьных уроках музыки и пения будут изучать не Моцарта и Шостаковича, а Шуфутинского с Кругом.