Второе задание было посвящено распознаванию паттернов в хаотических данных — десятки графиков и таблиц, среди которых нужно было найти закономерности. Некоторые паттерны были очевидны, другие — едва уловимы, третьи… третьи словно мерцали на грани восприятия, появляясь и исчезая, как квантовые частицы. Это было ближе к его специализации, и Мартин почувствовал прилив азарта, решая эти головоломки. Знакомое ощущение «потока» накрыло его — состояние, когда разум становится чистым инструментом познания.
Третье задание заставило его нахмуриться. На экране появилась серия фотографий с человеческими лицами, выражающими различные эмоции. Нужно было определить, какие эмоции испытывает человек на снимке, и — что было странно — оценить, лжет ли он, изображая эту эмоцию, или испытывает ее на самом деле. Но была и третья опция, которую он заметил не сразу: «Субъект не способен к данной эмоции». Что это означало? Как человек может быть не способен к эмоции?
«Это ведь именно то, чем занимается мой „Эмпатус“, — подумал Мартин. — Они тестируют меня на способности, которые уже продемонстрированы в моем дипломном проекте?» Или они проверяют, насколько его человеческая интуиция соответствует алгоритмическому анализу? Может ли он делать то же самое без помощи машины?
Несмотря на удивление, он сосредоточился на задании. Годы работы над алгоритмом распознавания эмоций научили его замечать микровыражения, едва уловимые движения мышц лица, которые выдают истинные чувства. Асимметричная улыбка — ложь. Сокращение круговой мышцы глаза — истинная радость. Микронапряжение в углах рта — подавленный гнев.
На одной из фотографий он замер. Молодой мужчина с приятным лицом улыбался в камеру, но что-то было глубоко, фундаментально неправильным в этой улыбке. Не ложь, не притворство — отсутствие. Словно за маской лица не было ничего, что могло бы улыбаться. Мартин выбрал третью опцию: «Субъект не способен к данной эмоции».
Четвертое задание было совсем необычным. На экране появился размытый текст на неизвестном языке, который постепенно становился четче. Символы были похожи одновременно на древние руны и на математические формулы, на органические структуры и на схемы микропроцессоров. Нужно было как можно раньше определить, о чем этот текст, даже не понимая отдельных слов.
Мартин смотрел на странные символы, чувствуя нарастающую тревогу. Часть его сознания кричала, что это невозможно — нельзя понять текст на неизвестном языке. Но другая часть, более глубокая и древняя, начинала улавливать… что-то. Ритм. Структуру. Смысл за пределами слов. Это была не просто проверка его профессиональных навыков. Они словно тестировали его интуицию, способность видеть то, что скрыто от большинства людей.
«Инструкция», — написал он внезапно. — «Инструкция по сборке или… перенастройке чего-то сложного». Откуда пришло это знание? Он не мог объяснить, но был уверен в ответе.
Пятое задание оказалось самым странным. Планшет показал только белый экран с мигающим курсором и инструкцией: «Опишите, что вы чувствуете сейчас». Никаких подсказок, никаких ограничений. Чистый лист для проекции внутреннего состояния.
Мартин задумался. Что он чувствовал? Интерес, любопытство, легкую тревогу, профессиональный азарт… Но было что-то еще. Странное ощущение, что за ним наблюдают не только через камеры, но как-то иначе, глубже. Словно его мысли были открытой книгой для невидимых наблюдателей. Словно сам акт думания оставлял следы в некоем поле, которое они могли считывать.
Он начал печатать, позволяя словам течь без цензуры: «Чувствую себя препарированной лягушкой на столе невидимого биолога. Интерес смешан со страхом — что вы ищете внутри меня? Какой орган моей психики вас интересует? Ощущение, что этот тест — не проверка способностей, а сканирование на совместимость с чем-то, о чем я не знаю. Вы ищете не сотрудника. Вы ищете… что? Ключ? Недостающий элемент? Того, кто сможет увидеть то, что другие не видят? Или того, кто уже видит, но еще не знает об этом?»
Он написал честный ответ, описав все эти ощущения, включая странное чувство наблюдения. В конце добавил: «P.S. Вода в стакане не настоящая. Слишком идеальная. Как и все в этой комнате. Как и, возможно, некоторые люди за её пределами.» Едва он закончил, как планшет погас, а дверь — теперь видимая — открылась.