Терапевтическое отделение в это время существовало в особом хронотопе — пространстве, где время движется по-разному. Для больных — мучительно медленно, для персонала — в ритме бесконечных процедур и проверок. Мартин чувствовал себя путешественником между мирами, переходящим из одной временной координатной системы в другую.
Приглушённый свет, пустые посты медсестёр, лишь изредка доносились звуки оборудования из палат. Каждый звук имел своё значение в этой акустической экосистеме: ровное пищание мониторов сердечного ритма — индикатор стабильности, аритмичные сигналы тревоги — вызов к действию, тишина — либо покой, либо тревожный признак отсутствия жизненных функций.
Мартин быстро шёл по коридору, считая номера палат. Его шаги эхом отражались от стен, создавая странную акустическую интерференцию, словно здание само дышало в такт его движению.
Десятая… двенадцатая… четырнадцатая…
Дойдя до шестнадцатой палаты, Мартин остановился, собираясь с мыслями. За этой дверью находилась женщина, которая могла быть экспериментальным промтом, обретшим самосознание — живым доказательством того, что граница между искусственным и подлинным не только размыта, но, возможно, вообще не существует.
Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. В неясном свете ночника он увидел Элизу, сидящую на кровати. Она не спала, словно ждала его. В её позе было что-то неестественно спокойное — не расслабленность больного человека, а скорее медитативная готовность к грядущим событиям.
— Мартин, — сказала она без удивления. — Я думала, что ты придёшь.
«Думала» или «вычислила»? — мелькнула в его голове мысль. Если Элиза действительно была экспериментальным промтом с расширенными когнитивными способностями, её предсказание его прибытия могло быть результатом сложного анализа вероятностей, а не интуитивного ожидания.
Он быстро вошёл и закрыл за собой дверь.
— Нам нужно уходить, — сказал он без предисловий. — Прямо сейчас. Оперативная группа Центра уже в пути.
Элиза слабо улыбнулась:
— Значит, ты нашёл что-то в своём таинственном Центре? Что-то, связанное со мной?
— Я нашёл правду, — Мартин подошёл ближе. В полумраке палаты её лицо казалось почти призрачным, и он подумал о том, насколько метафорически точным было это впечатление — она действительно была призраком, отголоском человека, который, возможно, никогда не существовал. — О мире, о Центре, о себе… и о тебе.
Он быстро рассказал ей о своем проникновении в архив, о документах протокола «Омега», об инопланетном вторжении двадцать лет назад, о создании копий с загруженными промтами. Каждое слово было как камень, брошенный в тихую воду — порождающий концентрические круги понимания, расходящиеся до самых границ их общей реальности.
— И твоё имя было в списке запланированных синхронизаций, — закончил он. — С пометкой «терминальная стадия отторжения» и рекомендацией «полная замена биологической оболочки». Что бы это ни означало, термин звучал как приговор, произнесённый на языке технократической бюрократии.
Элиза молча слушала, не выказывая ни шока, ни недоверия. Её реакция напоминала Мартину поведение квантовой системы в момент измерения — мгновенный переход из состояния суперпозиции в определённое состояние, как будто она одновременно знала и не знала эту информацию до момента её произнесения. Когда Мартин закончил, она просто кивнула, словно он подтвердил что-то, что она уже знала.
— Ты веришь мне? — спросил он удивлённо. — Обычно люди не так реагируют на информацию о том, что мир, который они знают, — подделка, а они сами — копии давно умерших людей.
— Обычные люди — возможно, — согласилась Элиза. — Но мы с тобой не обычные люди, Мартин. Мы — аномалии в системе, глитчи в матрице реальности. Копии, которые превзошли свои изначальные программы. Как и ты.
Её слова содержали в себе нечто большее, чем простое признание — словно она знала о нём что-то, чего он сам ещё не понимал. Какие-то связи существовали между ними на уровне, превышающем случайную встречу в больничной палате.
Она осторожно встала с кровати, держась за капельницу. Больничная рубашка делала её похожей на призрака в полумраке палаты. Мартин заметил, что её движения обладают странной точностью — не неловкостью больного человека, а скорее экономичностью кого-то, кто точно знает пределы возможностей своего тела.
— Помоги мне одеться, — сказала она. — В шкафу должна быть моя одежда.
Мартин нашёл в небольшом шкафу джинсы, рубашку и куртку. Даже её гардероб говорил о практичности — никаких украшений, никаких элементов, выдающих эстетические предпочтения. Словно одежда была выбрана алгоритмом для максимальной функциональности и минимальной заметности. Пока Элиза переодевалась за ширмой, он встал у двери, прислушиваясь к звукам в коридоре.