Но то было прошлое моего славного папы. Я же пишу о:
- Ты ж, твою маму, взлетала! Что тогда произошло?
- Не… не знаю. Я почувствовала что-то. А что? Не могу понять сейчас.
- Сука, да что б тебя! Твоя мама бы сейчас сожгла бы нас заживо, но благо она в могиле уж!
Нет-нет, мой отец всей душой любил мою маму. Просто… иногда мне кажется, что работа казначеем требовала от него выдержки и сдержанности. И вот, выйдя на пенсию, он стал самим собой.
- Рокс, ты всё делаешь правильно. Триммер руля высоты только не тереби. Будет у тебя муж — потеребишь всё, что тебе заблагорассудится. А тут просто надо почувствовать момент.
Я кивнула, собралась.
«Вестервельт», тарахча, пошёл вперёд под моим чётким контролем. Ручку держу крепко, триммер не трогаю, педали в любой момент задействую. Шуршит песчаная полоса, ветер подбадривает меня, солнце стоит высоко, нежа весь юго-запад нашей родины в лучах свободы, и ярко отражаясь от не новой тёмно-синей обшивки моего самолёта. «Вестервельт» немного потряхивает, верхние крылья его дребезжат с набором высоты. Ах, неужели это тот момент! Неужели я готова? Нарастающий рокот винта, свист в ушах, ведь ветру нипочём мой старый лётный шлем. Ветер стремителен, он бьёт в мои лётные очки и одновременно подталкивает в хвост мой самолёт. Он теребит мой шарф, вылезший из под плотной лётной куртки. Ветер, этот наглец, ведёт меня за собой. К преодолению! К краю полосы!
Я готова! Вот-вот! Я взлечу. Я смогу в этот раз! Неужели мой биплан наконец расправит крылья свободы над самой свободной в мире страной?
И…
Хер!
Я задёргалась, глазёнки забегали, голова закружилась будто бы от досады. Ручка слушаться перестала, а вторая, в смысле, моя ручка потянулась, паскуда такая, к… ну да, к триммеру рулей высоты.
«Вестервельт» расстроенно запыхтел, затрясся. И хорошо, что я сбросила скорость, а он уже давно отличными лётными характеристиками не отличался. Взлететь он не взлетел, но мог бы после завершения полосы как поскакать по прерии, по камешкам да колючкам. И, Пропасть его (хотя, скорее, меня) дери в Каньон бы и сиганул. Но… «Вестервельт» прозаичен и не кретин, в отличии от меня. Он капотировал в песок полосы и пропахал ещё вперёд метров десять. Может, он намекнул мне так дескать «тебе просто полосы не хватает, детка».
Я выпрыгнула и в ярости сорвала шарф и бросила его в песок. В глаза полетела пыль, а солнце начало светить ещё ярче, точно пытаясь меня ослепить.
Папа подкатил на своём велоцикле, который собрал как-то, когда наш грузовичок накрылся, дабы на этом чуде техники ездить за припасами в город на востоке. Сейчас этот двухколёсный друг помогает ему объезжать поля. Я была готова к нравоучениям.
- Вот смотри, Рокс. Не взлетишь — женю тебя на ком-нибудь из столицы.
- Нет! Я убегу на хрен, па! Только посмей!
Папка хитро прищурился. Он что-то увидел тогда. Что-то, что может увидеть только папка. Увидеть и разгадать сложность, которую и его дитя-то не способно почувствовать…
Область Падения. Для кого-то это чуть ли не мифическое явление и место. Для меня же — это часть пейзажа, такого родного с детства. Сколькими прелестными закатами я наслаждалась, сколько переливающихся красок я увидела! Столько не создаст ни один гений живописи! Почти каждый вечер я стояла на краю величайшего обрыва Пропасти и смотрела на этот загадочный остров вдали, на его вулкан. Чудилось мне, чудесилось прямо-таки, что именно огонь из его жерла окрашивает небеса в алый, в багрянец… в кровь. И лишь оглянувшись назад, взглянув на высоко парящие в небе над любимым Грагосом летуны, высматривая наши «Зены», «гадюки», а то и причудливых «птиц» квиззов да и любые иные борта в беспокойном небе, я всё же искала глазами, осторожно и вкрадчиво, огромный тёмный материк вдали, «злую руку» с чёрным городом на нём. И всматриваясь в тёмный туман, разделяющий нашу светлую и свободную родину с мрачной Цитаделью на горизонте, я вспоминала, что цвет крови придаёт небесам над Пропастью отнюдь не дышащий жаром вулкан на западе. Нет, не он. Не он, а Царство в центре нашего мира.