— А пошто одну яму роем, коли их двое?
— Мертвые не подерутся.
Первый, закурил и сел, опустив ноги в яму.
— Неужто Лагутин самого Вильгельма шлепнет?
— А то… — ответил Семен и тоже закурил, присев рядом.
Сверху со стены донесся какой-то шум. Семен прислушался.
— По железу ктой-то ходит.
— Кошка по крыше бегает.
— Нешто кошки так громыхают?
— Ночью всякий звук в объеме увеличивается.
— И то, — согласился Семен.
Кешка, пригибаясь, добрался до того места стены, где она подходила к пригорку и расстояние до земли было меньше сажени. Кешка спрыгнул и огляделся. По лугу, пощипывая траву, бродили две стреноженные лошади. Кешка подкрался к той, что была ближе, и освободил ее от пут.
Оба лагутинца все еще покуривали.
— Я вчерась дома ночевал. Вот баба моя и спрашивает, — рассказывал первый лагутинец. — И чего это вы, дурачки, воюете, никак не успокоитесь? Антанту и ту расколошматили, а вы все никак не угомонитесь…
— И то… — согласился Семен. — Слух прошел, самого Струнникова против нас двинули.
— Коней-то наших не видать… Где они там?
Первый поднялся, взял винтовку и пошел вдоль стены.
Завернув за башню, он увидел мальчишку, скачущего вдоль берега реки. Он вскинул винтовку и выстрелил в ту сторону, куда ускакал Кешка.
— Семен, Семен!.. Мальчишка коня угнал!
В ту же ночь Тараканов, оборванный и усталый, добрался наконец до деревни Большие Котлы и разыскал там Егора.
Тараканов сидел в деревянной избе за столом и жадно ел борщ из большой глиняной миски.
— Что же теперь будет… что же будет?.. — жалобно причитал Егор. — И надо же… такая напасть…
— Не ной, — огрызнулся Тараканов. — Запрягай телегу. Сейчас поедем.
— В ночь? Куда ехать-то, Илья Спиридонович?
— И ружье прихвати.
Егор перекрестился.
— Что вы такое задумали, Илья Спиридонович?! — заныл Егор.
— Умолкни, ирод. Иди запрягай телегу.
Тараканов выбрался из-за стола и, подойдя к иконе, размашисто перекрестился.
На лесах в церкви Макар и Маркиз, покуривая, наблюдали за тем, как Данила заканчивал роспись, изображавшую Георгия Победоносца на ярко-красном коне. Утреннее солнце стояло еще низко, и его лучи, прорываясь в узкие окна, освещали купол, оставляя в полутьме весь собор.
Заскрипела дверь, и яркий свет прорезал дорожку на каменных плитах пола.
— Выходи! — раздался голос в дверях, и в собор вошли бородачи. Данила перекрестил Макара и Маркиза, и они медленно стали спускаться с лесов.
— Поживей шевелись, Лагутин ждать не любит.
Данило услышал далекий свист, а затем звук камня, ударившегося по крыше. Он положил кисть и палитру, и, быстро спустившись с лесов, направился к двери.
Лагутин в черной косоворотке сидел в высоком вольтеровском кресле невдалеке от монастырской стены, окруженный своими приспешниками. А у стены на ящиках, в которых хранилась коллекция Тихвинского, стояли фарфоровые статуэтки и мраморные античные скульптуры. Тут же в беспорядке валялись свернутые в рулоны полотна. Лагутинцы гоготали, разглядывая статуэтки, изображающие обнаженные женские фигуры.
Толпа вокруг Лагутина притихла и расступилась, пропуская бородачей, ведущих арестованных. Руки Макара и Маркиза были связаны. Их подвели к Лагутину. Лагутин исподлобья взглянул на них и спросил:
— Помолились?
Ответа не последовало.
— Безбожники, — сплюнул стоявший рядом с Лагутиным старик.
— Мои люди говорят, — как всегда тихо, сказал Лагутин, обращаясь к Маркизу, — что видели вас в цирке. И будто вы в костюме Вильгельма Телля демонстрировали феноменальную меткость.
— Точно… Он самый и есть… Вильгельма… — зашумели лагутинцы.
Из церкви вышел Данила, держа за руку Кешку, переодетого монашком.
— Откуда малой-то? — спросил часовой, преграждая им путь.
— Слепой, что ли? — сказал Данила. — Помощник мой, краски растирает, кисти моет.
— Вас не разберешь, — сплюнул часовой. — Ходи живей!
Лагутин вытащил из кобуры свой наган и прицелился в Маркиза. Маркиз поднял голову. Лагутин усмехнулся и опустил наган.
— Я предлагаю вам небольшую забаву. — Он протянул Маркизу свой наган. — Здесь в барабане шесть пуль. Если вы шестью выстрелами снесете головы этим шести терпсихорам, я снова заносу вас в списки живущих на этом свете и отпущу на все четыре стороны.
Толпа восторженно ахнула.
Кешка пробирался через толпу лагутинцев, прислушиваясь к словам атамана. Он оказался впереди в тот момент, когда Маркиз, усмехнувшись, сказал Лагутину: