А пока милиционеры стреляли в темноту, уверенные в том, что арестованного похитили его дружки, на телеге, мчавшейся по ухабам и рытвинам немощеной мостовой, шла драка. Один из мужиков с остервенением нахлестывал лошадей, а трое других пытались справиться с бешено сопротивлявшимся Зиминым. Вырвавшись из могучих объятий высокого чернобородого мужика, Зимин вскочил и ударом ноги сбросил другого на землю. Третий пытался повалить его, но тоже вылетел из телеги, сбитый зиминским кулаком. Потеряв равновесие, Зимин и сам упал, но, прежде чем успел подняться и выпрыгнуть с полока, кучер обернулся и с такой силой ударил его чем-то тяжелым по голове, что Зимин потерял сознание.
Зимин открыл глаза и увидел над собой электрическую лампочку, висевшую под невысоким, покрытым пятнами сырости сводчатым потолком. Он невольно зажмурился и, осторожно открыв глаза, огляделся. Вокруг громоздились какие-то ящики, бочки, тюки с рогожей. Он отодрал доску у одного из ящиков и обнаружил куски хозяйственного мыла. По-видимому, он находился в подвале москательной лавки. Он присел на ящик с мылом и закурил. Скрипнула тяжелая дверь, обитая жестью, и на пороге появился высокий немолодой человек с живыми насмешливыми глазами, прячущимися за стеклами пенсне, человек, которого Зимин знал и чье имя прочел в бумаге, лежавшей на столе у Федякина: Ефим Суббота. За спиной Субботы стоял еще один знакомый — Харитон.
— Здравствуй, Кирилл Петрович. Извини, что мои дуроломы помяли малость.
— Его, можно сказать, от верной смерти спасают, а он кулаком в рожу, — сердито вставил Харитон. — Обидно, конечно.
— Иди, Харитон, — сказал Суббота, не глядя на него. — Да дверь прикрой.
Харитон вышел, прикрыв дверь. Однако небольшую щелку оставил.
Зимин молчал, исподлобья поглядывая на Субботу.
— Давненько тебя в наших палестинах не видать было, давненько… — улыбаясь, заговорил Суббота.
Зимин молчал по-прежнему.
— А с чего это ты, Кирилл Петрович, в наши места вернулся?
Зимин не отвечал.
— Может, дочку смелковскую ищешь? Небось и в Питер ездил — нет ли в Питере…
Зимин отвернулся.
— Да… И то сказать, времечко такое… Может, давно и в живых нету, прости господи… — Суббота перекрестился.
— Что тебе от меня надо?
— Закрой дверь, Харитон! — не глядя, крикнул Суббота, и дверь захлопнулась. — Не догадываешься? Недогадливый стал… А ведь я тебя давненько поджидаю. Не может, думаю, того быть, чтобы Зимин к смелковскому золоту не воротился! Вот и дождался. Может, покажешь дорожку? А?
Зимин исподлобья взглянул на него.
— Нет никакого золота. Сказки.
— Не шути, Кирилл Петрович, ой, не шути. Мне ведь недолго и обратно тебя доставить к Федякину. Дескать, поймали бежавшего преступника, примите под расписочку.
— Видал я твою бумагу, — сказал Зимин.
— Писал, не отрекаюсь.
— Зачем писал? Ложь это!
— Может, и ложь… — усмехнулся Суббота. — Да ведь как тебя иначе словить. Я человек маленький, тебе от меня уйти ничего не стоит. А Федякин — сила, власть. Пущай, думаю, он и ищет. Ему сподручней. Так как, Кирилл Петрович, возьмешь в долю, а?
— Ошибаешься, Суббота. Нет золота на Ардыбаше.
— Настоящего своего положения не сознаешь, Кирилл Петрович. Ты кто? Ты царский офицер, хоть с белыми и не якшался, а все одно офицер, белая кость, голубая кровь. Время нынче скорое — судить-рядить долго не станут. А Субботе Советская власть верит. Кто инженера Смелкова с комиссаром от расстрела вызволил? Ефим Суббота… А опосля… Кто убил?
— Я не убивал.
— А кто?
— Не знаю.
— Не знаешь. А Федякин знает. И не миновать тебе высшей меры социальной защиты или, по-нашему говоря, пули.
— Ты меня смертью не пугай! Я ее не раз вот, как тебя, рядом видел.
Суббота пристально смотрел на Зимина, как бы проверяя точность и силу удара, который готовился нанести.
— А если я тебе барышню представлю? Настасью Аркадьевну в собственные руки? Покажешь золото?
— Тасю?! — вскочил Зимин.
— Ее… Дочку смелковскую.
— Она жива?! — кинулся Зимин к Субботе.
— Жива… — усмехнулся Суббота.
Прежде чем явиться в Балабинск, Куманин завернул на хутор к матери Митьки.