Внезапно рядом с чернобородым оказался Силантий. Схватив его поперек туловища, он с силой отбросил его в сторону.
— Беги, — бросил он Темке, и тот скрылся в толпе.
Чернобородый выхватил у кого-то из стоящих топор и двинулся на Силантия.
Рогов растолкал толпу. Схватил чернобородого за плечи и отшвырнул его в сторону.
Чернобородый поднялся и, сжимая топор, кинулся на Рогова. Но прежде чем противник успел его ударить, Рогов выбил из его рук топор и с необыкновенной быстротой перекинул через себя. Чернобородый вскочил и снова бросился на Рогова. Сильным ударом Рогов опрокинул его на землю. Чернобородый медленно поднялся и снова двинулся на него.
— Тихон! — крикнула повелительно Марфа.
— Это что?! Выходит, я над собственным сыном не волен?! А ежели разобьется — ты над ним плакать будешь?..
— Уходите! — не спуская глаз с чернобородого, сказала Марфа Рогову.
— Уходите отсюда быстро, — сказал Зимин и, подталкивая Рогова, вывел его из толпы.
Чернобородый набросился с топором на Темкин аппарат, молниеносно превратив его в кучу щепок и тряпок.
Вечером Зимин и Рогов сидели у Губенко в тесной избе с крохотным подслеповатым окошком. В углу висели почти неразличимые в полутьме иконы, а у стены лепились грубо сколоченные нары, застеленные серыми солдатскими одеялами. На столе горела керосиновая лампа. Единственным предметом из другого далекого мира был старый, потрепанный номер «Нивы», который Зимин проглядывал, наверно, уже в несчетный раз. Собственно, он не читал, а почти механически перелистывал засаленные, порванные по краям страницы.
Подвыпивший Губенко сидел в углу на скамье и перебирал струны старенькой, почерневшей от времени гитары, напевая какой-то полузабытый цыганский романс.
— Этот Темка настоящий самородок, — сказал Зимин, отбросив «Ниву» на стол. — Ничего не видел, кроме этой тайги. И абсолютно неграмотен, заметьте… Одна… женщина… пыталась его учить. Тихон запретил. Бьет Темку смертным боем, другой бы давно смирился, а Темка…
— Непостижимая жестокость, — сказал Рогов.
Зимин с грустью и чуть насмешливо посмотрел на Рогова.
— Вы провели в Сибири детство и удивляетесь? Мы с вами никогда не поймем этих людей и ничего в их жизни изменить не сможем. Темка, в сущности, обречен. Сибирь… Другой мир. Другая планета.
— Вы полагаете, — спросил Рогов, — что ничего изменить нельзя?
— Уверен. А вы?
— Я думаю иначе.
Губенко надоел этот дурацкий, по его мнению, «интеллигентный» разговор. Он хлопнул ладонью по струнам и обвел собеседников мутным взглядом, в котором проскальзывала едва заметная пьяная издевка.
— Господа, а вы таракановку когда-нибудь пили?! — спросил он неожиданно громко.
— Что это? — не понял Рогов.
— Водку, настоянную на тараканах, пили?
Рогов брезгливо поморщился, а Губенко, захохотав, отбросил гитару на постель и, хлопнув дверью, вышел из избы.
Рогов потрогал гитару.
— Вы недурно владеете приемами джиу-джитсу, — сказал Зимин, разглядывая Рогова.
— Как видите, я знал, куда еду, — усмехнулся Рогов и неожиданно спросил: — Вы живете здесь под охраной?
— Зачем меня охранять? Выбраться отсюда без проводника практически невозможно. Если вас не пристрелят, вы пропадете в тайге.
— Почему они вас держат?
— Мы условились: обо мне не говорить.
Рогов взял гитару… Перебрал струны и запел очень тихо, потом чуть громче.
Голос Рогова звучал негромко, но мягко. Зимин слушал знакомый с детства романс и вспоминал давнюю ночь на Ардыбаше, костер, поручика Казанкова, завидовавшего их мирной жизни в такое тревожное время, того самого поручика, которому полковник Хатунцев приказал их расстрелять… заброшенную каменоломню, где он когда-то ворочал тяжелые камни… объяснение с Тасей… взрыв, ее исчезновение, поиски, долгие безуспешные поиски единственного человека, который нужен ему, единственной, ради которой он способен пойти на все… Думал о том, как некстати оказался здесь Рогов, о том, что его появление может привести к последствиям, которые трудно предвидеть.
Но Тасю он никому не отдаст. Это он знал твердо.
А Тася тем временем, заведя в конюшню лошадей и задав им корму, возвращалась домой мимо домика, где поселили Зимина. Внезапно она услышала чуть слышный голос, напевавший ее любимый романс. Она остановилась, приоткрыла осторожно, чтобы не скрипнула, калитку и заглянула в тусклое крохотное оконце.