Ее разбудила рука Трэвиса, гладившая ее по голове, нежно прикасаясь к волосам и шее. Она моментально широко раскрыла глаза и пристально посмотрела на него, пытаясь догадаться, не повредился ли его рассудок.
— Почему ты одета? — хрипло спросил он, как будто это было важнее всего на свете.
Она даже не замечала, в каком напряжении пребывала в течение последних часов, и теперь, когда напряжение несколько спало, ее вдруг начал трясти озноб. Слезы заструились по ее щекам. Это были слезы радости: Трэвис не только остался в живых, но и разум его не повредился!
Он потрогал пальцем слезинку, катившуюся по щеке.
— Последнее, что я слышал, был треск ломающегося грот-марселя. Это им меня ударило по голове?
Слезы хлынули еще обильнее, и Риган лишь кивнула.
— И долго я был без сознания? — спросил он.
— Долго, — сказала она одними губами, так как говорить мешал комок, образовавшийся в горле.
Трэвис улыбнулся, потом поморщился от боли, затем улыбнулся еще шире.
— Значит, ты плачешь, потому что жалеешь меня?
Она снова смогла лишь кивнуть в ответ.
Продолжая улыбаться, Трэвис закрыл глаза.
— Небольшая шишка на голове — это не слишком дорогая цена за то, чтобы увидеть, как твоя любимая проливает по тебе слезы, — прошептал он, засыпая.
Риган положила голову ему на грудь и дала волю слезам. Она выплакалась за страх, который испытала, когда Трэвис полез наверх следом за Дэвидом, когда она сама полезла за Трэвисом, а также когда в течение нескольких часов не знала, выживет ли Трэвис.
Трэвис оказался образцовым пациентом. Таким образцовым, что через двое суток ухода за ним Риган совсем обессилела. Он капризничал, требовал, чтобы Риган кормила его с ложечки, не мог одеться без ее помощи и просил, чтобы его дважды в день обтирали губкой. Всякий раз, когда Риган предлагала ему попытаться пройтись, чтобы восстановить силы, у Трэвиса неожиданно начинались страшные головные боли и Риган приходилось менять на его лбу холодные салфетки.
На четвертый день, когда Риган собралась уже сказать Трэвису, что жалеет, что его не смыло за борт, в дверь постучали. На пороге стоял Дэвид Уэйнрайт.
— Можно войти? — спросил он. Рука его была перевязана, на челюсти красовался зеленоватый синяк.
Трэвис, демонстрировавший уже несколько дней полное отсутствие сил, с неожиданной энергией сел в постели.
— Входите, пожалуйста. Присаживайтесь!
— Нет, — тихо сказал Дэвид, стараясь не смотреть на Риган. — Я пришел, чтобы поблагодарить вас за то, что спасли мне жизнь.
Трэвис некоторое время пристально вглядывался в молодого человека, потом сказал:
— Я это сделал потому лишь, что мне стало стыдно, когда вы заставили всех нас выглядеть трусами.
Дэвид удивленно взглянул на него, потому что хорошо помнил, как застыл от страха на нок-рее и как Трэвис, проявляя терпение даже в разгар шторма, спустил его вниз, в безопасное место. Однако он понял также, что Трэвис не имеет намерения кому-либо рассказывать об этом. Поняв это, Дэвид немного расправил плечи, и на его лице появилась слабая улыбка.
— Спасибо, — поблагодарил он, причем взгляд его говорил больше, чем слова. После этого он быстро вышел из каюты.
— Как ты добр, — сказала Риган и, наклонившись, поцеловала Трэвиса в щеку.
Трэвис неожиданно протянул руку и обхватил ее за талию.
— Я вывел его из игры, — заявил он и, притянув ее к себе, поцеловал в губы.
Руки Риган сами обвились вокруг его шеи, а тело немедленно отреагировало на его ласку, напомнив о том, что уже много дней она прикасалась к нему исключительно с целью ухода за больным.
— Всего час тому назад ты был слишком слаб, чтобы встать с постели, — усмехнулась она.
— Я по-прежнему не хочу вставать с постели, однако это не имеет никакого отношения к моей слабости, — заявил он, ощупью отыскивая застежку на спине ее платья.
Риган вскочила с кровати.
— Трэвис Стэнфорд, если ты порвешь еще одно из моих чудесных платьев, я больше никогда не буду с тобой разговаривать!
— Мне все равно, будешь ты со мной разговаривать или нет, — сказал он и, откинув одеяло, продемонстрировал ей свою полную боевую готовность.
— Ничего себе! — воскликнула она, и ее пальцы в мгновение ока расстегнули все пуговицы.
Освободившись от одежды, она прыгнула к нему в постель и уткнулась лицом в его шею. Она так долго ждала его выздоровления, что была полностью готова принять его, как и он — ее. Однако, когда она попыталась заставить его лечь на себя, он отстранился.