Старухи на лавке закивали укутанными в платки головами, забубнили одобрительно, завозились, шоркая ичигами… Не надо зажигать свет! Она и так видит, что этих глупых дряхлых куриц подослал председатель сельсовета Шалбаев.
— Чего ждать? Когда околею на этой вот кровати? Недолго осталось! — собрав силы, громко сказала Долгор. — Кто сказал, кто видел, что мой сын погиб, кто?!
Возня и покашливание в углу стихли, и в этой тишине было слышно, как где-то в дальнем дому тоненько плачет ребенок.
— Молчите?.. Уходите, сестры, и не приходите больше с такими словами… Уходите! — крикнула Долгор, слыша, что старухи медлят. Они пошептались, одна за одной исчезли в проеме. Скрипнула дверь.
— А ты, Арюна? Я все сказала.
Арюна подошла к сидящей у окна Долгор. Единственная из сверстниц, гостья не утратила былой осанки. Она приблизила крупное, с широко расставленными глазами лицо. В зрачках ее отразилась звездочка, что проклюнулась в небе. Долгор привстала, чувствуя, что ей хотят сказать что-то важное. Слов не последовало. В руку сунули газетный сверток. Долгор поняла: деньги. Рубли, трешки… Отказываться нельзя. «Поклонись той земле за всех нас», — прошептала Арюна, медленно вышла, не скрипнув дверью.
В тоже время по соседству добрая Пылжид, уложив в постель внуков, вела наступление на дочь и зятя. Все трое сидели за столом с остывшим чаем. Дочь, полноватая, с мягкими чертами лица — в родову, избегала смотреть в глаза матери. Упорствовал зять — большеголовый мужчина с кулаками-гирями, навечно пропитанными соляркой. Он сжимал-разжимал эти гири на стеле, набычившись, клонил вперед голову, будто и вправду тяжело ей было на покатых плечах.
— Чего ей не сидится дома? — хмурил он брови. — Пусть живет у нас. Совсем из ума выжила, старая! А вы, эжы…
— Ну, ну, договаривай, договаривай, зятек, — с обидой пропела Пылжид, заколыхав грудью. — Может, и я вам мешаю? Зажилась в своем доме…
— Мама! — дочь, округлив щеки, подняла бегучие от влаги глаза.
— Да не то я хотел сказать! — досадливо пристукнул кулаком зять. Чай из кружки пролился на клеенку, побежал на пол. — Долгор все кажется простым. Села — поехала… Старая она, понятно! Кто сейчас в Тангуте проводит ее? Никто! Для этого надо или свихнуться, или… — Зять сделал неопределенный жест рукой. — Ехать-то куда?! А этого ее внука я видел! Грамотный, а толку?..
— Добрые люди везде найдутся, — поджала губы Пылжид. В глуби не души она понимала, что зять прав в своем беспокойстве за Долгор. И теперь озаботилась тем, что сила мужских доводов возьмет свое. Сама бы она ни за что не покинула Тангут: внуки держали, дом… Тогда уж помочь деньгами — чем может! Знала она и то, что деньги эти зятю-шоферу достаются нелегко, и расстаться с ними из-за «старухиной блажи» ему трудно.
— Если б для дела, жалко, что ли? — буркнул зять.
Кончилось все слезами. Пылжид нарочно размазала их по круглым щекам, схватилась в усердии за правую сторону груди. Зять, не переносивший женских слез, поморщился. Дочь, всплеснув полными руками, бросила сердитый взгляд на мужа. Пылжид дала уложить себя на кровать, запричитала, что ей лучше не жить. Нынешние мужчины трусы, — приподнявшись на подушках, крикнула она в сторону зятя, — держатся за женские юбки, дальше своего телевизора не видят. Сейчас старухи, и то смелей мужчин! Вот в ее время были настоящие баторы, побило их, полегли в далеких степях, а то бы они показали вам, толстопузым… Перед ее размытым слезами взором всплыло лицо Матвея — ясный взгляд, крепкие скулы, розовые губы…
Упав на подушки, она залилась уже по-настоящему. Зять и дочь, не на шутку перепугавшись, бросились утешать хозяйку дома, неуклюже объясняясь в любви. Запахло валерьянкой. Вдобавок из-за печи вышел разбуженный младший сын, набычился, как отец, и голосом маленького тирана спросил, кто посмел обидеть бабушку?!
Родные вряд ли могли предположить, что эта рано состарившаяся толстая женщина плачет по несбывшейся любви.
Выехали на рассвете. На улице было тихо. Тангут спал, до послед ней сараюшки, хотона укрытый туманом, но где-то уже звякнули подойники прощальными колокольцами. И всё, желтые пятнышки фермы остались позади. Дул попутный ветер, или так казалось из кабины грузовика, быстро уносящегося прочь… Клочья тумана упрямо цеплялись за телеграфные столбы. Вскоре дорога пошла под уклон, затрясло. Прижатая пухлой грудью Пылжид к дверце, Долгор из всех сил вглядывалась в степь, но дальше столбов ничего видно не было. Ни реки, отливающей сталью, ни дальних строчек сосняка, ни плавной линии сопок, ни жухлой травинки… Плотная бесцветная завеса накрыла знакомые места. Пылжид, отвернувшись, швыркала носом. Мотор тянул нечто печальное. Зять напряженно крутил баранку, вперив взгляд в разбитую, ныряющую в тумане колею. Но вот камешек стукнул в боковое стекло, и там, за столбами, блеснули на миг река в строгом обрамлении осенних перелесков, гладкий, седой от инея треугольник степи…