— Э-э, любезный, ослобони-ка проход! — Жорика ошпарило крепким телесным духом. Высокая, широкобедрая проводница в засаленной юбке бесцеремонно оттерла Жорика в проем, оглянувшись, добавила понимающе тем же низким голосом: — Напровожался, да? Спи уж, мужчинка…
Он почувствовал, как стынет нога в дырявом шерстяном носке. Сколько же он простоял в проходе: минуту или полчаса? Нет, на красоту нельзя долго смотреть…
Проснулся от голода. Только что сидел он у печки, на столе вился парок от вареного мяса, шипящей в сковородке яичницы с чуть загнутыми золотистыми корочками; не скупясь, толстым слоем намазал на хлеб домашнюю сметану, сверху положил кружок копченой колбасы, протянул руку к тарелке со свежей, сладкой бараниной и — увидел ботинок на рифленой подошве. Ботинок, наверняка, сорок последнего размера недвусмысленно раскачивался, возвращая к реальности. Жорик замычал, дернулся, свернув голову набок.
— Фу ты, ирод, испужал-то, господи! — запричитала тетка напротив, приподнявшись на подушках. — Токо-токо вздремнула… А ты, шпана недобитая, убери ходули! — вскрикнула она, блеснув золотыми коронками.
Ботинок исчез.
Жорик скинул куртку, поднял с пола дэгэл, которым был укрыт. Наискосок в боковушке мужчина в роговых очках, навалившись на столик и щуря глаза, читал газету.
— Что творится! — мужчина сердито блеснул линзами. Его поставленный баритон вибрировал.
— Во-во! А я чего говорю! — поддержала его тетка и неприязненно вперилась в Жорика.
— Вот, пжалста! — хлопнул ладонью по газете мужчина. За перегородкой, в соседнем отделении что-то упало, послышалось ругательство. Еще дальше — невнятно загомонили. Вагон проснулся. Мужчина придержал дужку очков. — Вот… как вам это понравится! «Сильные снегопады прошли в Дании. Они сопровождались ветром, скорость которого достигала двухсот километров в час. Причинен огромный ущерб коммунальному и жилищному хозяйству и сельскохозяйственным угодьям. Стоявшие у причала лодки были сорваны с якорей. Поваленные деревья блокировали автомобильные и железные дороги. Снегопад был настолько обильным, что ряд поселков оказался отрезанным от внешнего мира…» Пжалста! Что творится, — повторил мужчина.
— У нас такого не бывает! — отрезала тетка.
В дальнем конце раздался дружный мужской смех. Небось, травят анекдоты, на столе закуска, возможно, копченая колбаса… Эх! В животе засосало с новой силой. Жорик зыркнул на столик с остатками чьей-то трапезы… Эта «туристка» собирается кормить его или нет?! Кстати, где она?
— Че башкой вертишь? — выстрелила взглядом тетка, привалясь к стенке. Подушки по бокам делали ее необъятной. Короткие ноги в тапочках с пампушками висели высоко над полом. — Ушла твоя мать чужое дите кормить!
Как моя мать? Какое дитя? Жорик воззрился на золотозубую. Та заколыхала плечами и махнула рукой по ходу поезда.
На уровне глаз опять появился ботинок, затем второй. Их владелец легко спрыгнул, ломким баском пожелал «доброго утра», исчез в проходе. Жорик успел заметить стриженный затылок и белое полотенце на толстом свитере. Тетка вполголоса протянула: «У-у, шпана недобитая…» Зрачки ее превратились в точки. Отчего недобитая, Жорик не успел спросить — явилась старуха в овчинной безрукавке, прижимая к груди ребенка в одеяльце. Старуха вся согнулась от напряжения, но тем не менее уморительно морщила личико, разевая беззубый рот. За ней семенила молодая женщина в халате и умоляла быть осторожней. Усталое красивое лицо ее выражало беспокойство пополам со счастьем.
Жорик обомлел. Только ребенка ему не хватало! Мужчина, читавший газету, поморщился и, видимо, подумал то же самое. Они обменялись взглядами, и Жорик почувствовал к очкарику симпатию.
Увидев Жорика, молодая мамаша обрадовалась и затараторила. Оказывается, старуха исцелила младенца. Ребенок мучился животиком, одну за одной пачкал паленки, а бабушка напоила какой-то травкой, чего-то там пошептала. Они познакомились еще в комнате матери и ребенка, на вокзале. Очень добрая бабушка. Мамаша просила перевести ей на родной язык разные приятные слова. Лучше б дала пожрать, подумал Жорик.
— Я голоден, как волк, — категорично «перевел» ей Жорик. Старуха по-птичьи свернула головку с седой косичкой, полезла в чемоданчик, который пристроила в изголовье, поскребла, как мышь, по днищу, подала большую железную кружку и полоску сушеного мяса, похожего на безголового минтая, бывало, годами коптившегося в шулутском магазинчике. Жорику захотелось стукнуть попутчицу кружкой по затылку. Перед отъездом он ведь купил в буфете вареную курицу — на последнюю трешку! Выяснилось, старуха разделила курицу между молодой мамашей — ей нужно хорошо кушать, чтоб было больше молока в груди, — и соседом по верхней полке — обладателю громадных ботинок совсем нечего есть. Они отказывались, но она уговорило. Сама она тоже не еле, но пила чай. У ней имеются лепешки.