Озеро они по сухому камышу определили. А так — плоско все, снег и снег, как везде. Айбалык, как потом узнали, на казахском — лунная рыба. Говорят, рыбы здесь было столько, что теплыми лунными вечерами, когда она на поверхность выходила, все озеро золотом горело. Так и было, наверно. Зря ведь не назовут.
Первую ночь они продрожали, как цуцики: вагончик насквозь продувало. А днем снегу натопили и вагончик водой обливали, лед наращивали. Избушка ледяная получилась, сразу полегче стало.
Хорошо шагалось, неспешно думалось. Черт, в кои-то времена и побыть одному, повспоминать-то, оказывается, сладко. А то все некогда, все крутишься.
Выходит, один из всех. Да, а совсем недавно еще Славик Нехай был. Но Славик не с ними начинал, он из «Краснодарского». Фамилия вроде украинская, а имя чудное — Аслан Нурович. Адыгеец вроде, из Краснодара, в общем. В «Краснодарском» — они все из Краснодара. Горьковчан потом привезли. Так горьковчан сразу по всем совхозам раскидали: девчат много было. Всех сразу и разобрали, ему, правда, не досталось.
Славика он еще с тех времен помнит. Славик тогда в «Краснодарском» комсоргом был, на быках воду возил. Только где они быков добыли — непонятно.
Тогда они все друг друга знали. Носились по степи как оглашенные, сто километров — не расстояние, вся степь — наша. Молодые были.
Потом Славик стал председателем рабочкома, председателем сельсовета даже был, а через несколько лет, после совпартшколы, стал в «Краснодарском» же секретарем парткома. Два года назад, когда в их совхозе стало совсем плохо, Нехая сюда перебросили, к ним, на укрепление. Один человек, вроде — что он может? Но всем сразу легче жить стало, радостней. Точно: именно радостней. Заколоделые мужики оттаивали, когда Нехай заходил в мастерские, здоровался, разговаривал. Всегда чистенький, невысокий, аккуратный, как шахматная фигурка, со всеми всегда только на «вы» — чем он людей брал, черт его знает. Через две недели Нехай знал по имени-отчеству весь совхоз, каждого, до замшелых старух добрался. Всех ребятишек знал, кто где учится, кто чем болеет, у кого муж пьет, чья бабка о пенсии хлопочет, добиться не может — все знал. С последним забулдыгой уважительно разговаривал. А народ за уважение што хошь сделает.
Но все сразу наперекосяк пошло, когда новый директор приехал, Филоненко, царь и бог. У Филоненко отец — Герой Труда, брат — в облсельхозуправлении. Да и сам он — крутой мужик, хозяин. Свой прежний совхоз за пять лет в миллионеры вывел. И сюда приехал, как отец-благодетель, спаситель. На нарядах кричал, что заколоченные горбылем окна в пустых домах — позор, дальше некуда, и при нем такого не будет. Ну и, конечно, нашла коса на камень, два медведя в одной берлоге… Началось с того, что Филоненко с ходу назначил завклубом свою жену. А жена его такой же завклубом, как он, Зацепин, — балерина. Да мало ли кто не ходил в завклубах, кто попало, но Нехай заартачился. Он парня из училища сюда поставить собирался. И настоял на своем, через райотдел культуры. Тут и закрутилось все. Но дело, как понимает Василий Васильевич, не в этом. Дело в том, что Филоненко сюда сразу с гонором приехал, спасителем, и он все равно ни за что бы не потерпел, что в совхозе, рядом с ним, есть Нехай, за одну просьбу которого мужики в лепешку расшибутся. Ну, и на одном из нарядов, когда Филоненко при всех давал разгон заведующему током, Нехай встал и сказал, что не желает сидеть в кабинете, где на людей орут, пользуясь начальственным положением. И вышел. Нет, не сразу вышел. Сказал еще, что методы руководства нового директора, так и сказал — «нового директора» — считает нужным рассмотреть на парткоме. До парткома, конечно, дело не дошло. Все в других местах решилось, без них. И когда стало известно, как решилось, Василий Васильевич поехал в райком и грохнул кулаком по столу: я десять лет член парткома, почему нас не спросили. Секретарь тогда аж со своего кресла вскочил, рядом сел, приобнял Василия Васильевича. Мол, мы здесь тоже ни при чем: Филоненко прямо на обком выходит, и все там решилось, Василь Васильич. Нехай директором в Кировском утвержден, а Филоненко — корифей, его трогать — себе дороже, да и куда мы без него. Василий Васильевич и сам знал, что все уже решилось и теперь ничего не поделаешь, не маленький, понимает, что к чему. А грохнул кулаком не потому, что сдержаться не мог, а чтоб себя хоть чуть уважать, чтоб Славику в глаза не стыдно смотреть было… Когда Славик уезжал, бабы в голос ревели; что бабы — мужики щурились. Напились они тогда до потери сознательности. Угрюмо напились, ну и — все… Так, выходит. Земля ведь не перевернулась, все идет, как и шло. Порядок в совхозе навели: Филоненко крепкий хозяин. Только безрадостно все это. А, что там говорить!