— Это жестоко — то, что ты сделал в среду вечером, Макс, — сказала она. — Я никогда тебе этого не прощу.
— Мне не нужно твое прощение. Я только хочу, чтобы ты сделала то, что должна.
Мы посмотрели друг на друга, затем Кэти начала плакать и ругаться, обрушив на меня ураган горечи и несбывшихся надежд. Секундой позже она хлопнула дверью перед моим носом. Я остался стоять на тротуаре, слушая рыдания Кэти и резкий голос Ричи, требующий объяснений. Я сдержался и не стал стучать снова. По дороге домой я думал о своем револьвере 38-го калибра. Его потеря была непростительной ошибкой, и я проклинал себя за это. Это была единственная вещь, в которой я действительно нуждался.
Брилль жил в доме на углу Сто шестнадцатой улицы и Морнингсайд Драйв. Почти все обитатели этого района были каким-либо образом связаны с Колумбийским университетом. Здания высились как крепости, отрезая университетскую общину от мира, расстилающегося у ее ног. С другой стороны улицы начинался Морнингсайд парк — заросший сорняками утес, гранитные склоны которого спускались к кварталам гарлемской бедноты. Этот район не привлекал внимания туристов, несмотря на свой живописный пейзаж.
Поднимаясь по ступенькам подъезда, я увидел старика с тростью, идущего мне навстречу. Он с трудом открыл дверь, и я поспешил придержать ее. Я рассчитывал проникнуть в дом, не воспользовавшись интерфоном Брилля и воспринял этот случай как хорошее предзнаменование. Старик доброжелательно улыбнулся мне, и я приподнял шляпу в знак приветствия. Это был Эдвард Биглоу, профессор экономики, у которого я учился на первом курсе в университете. Ему уже было около восьмидесяти лет, и я не мог поверить, что он узнал меня. Мое лицо было одним из тысяч проходящих перед его глазами в течение десятков лет. К тому же я хорошо помнил, что ни разу не раскрыл рта во время его занятий. Но улыбка профессора не была ошибкой или притворством. Просто любой человек до пятидесяти лет, встречавшийся ему на пути, почти на сто процентов мог оказаться его бывшим студентом.
Брилль жил на четвертом этаже, и я решил воспользоваться лестницей. Звонок на двери его квартиры издал грустный звук — динь-дон, когда я нажал на него. Через несколько секунд в двери открылся глазок. Еще через секунду глазок заговорил голосом Брилля:
— Что вы здесь делаете?
— Я пришел извиниться.
— За что?
Голос Брилля звучал крайне враждебно и язвительно, как будто его горечь происходила от приступа хронического гастрита.
— За нашу вчерашнюю перепалку. Жаль, если вы будете хранить в душе злобу на меня.
— Прекрасно. Я не злопамятен.
Глазок закрылся, и я услышал удаляющиеся шаги Брилля. Я снова нажал кнопку звонка и не отпускал ее секунд тридцать, пока глазок не открылся снова.
— Почему вы не уходите, Клейн? Я работаю, а вы мешаете мне сосредоточиться.
— Это очень важно. Я собрал сведения, которые помогут нам спасти Джудит от обвинения в убийстве. Но мне нужна ваша помощь. Уверен, что вы не желаете ей зла, она слишком много значит для вас. Впустите меня, и мы обо всем договоримся.
Глазок опять закрылся, и наступила тишина. Затем дверь распахнулась. Брилль был одет в коричневые вельветовые брюки, бело-зеленую футболку и шикарные ботинки, которые наверняка производили фурор в университетских кругах. В правой руке он держал книгу, заложив пальцем нужную страницу. Я и в самом деле оторвал его от работы. Вид у него был слегка диковатый, круги под глазами старили его. Брилль достиг того возраста, когда внешний вид зависит от количества часов, отведенных на сон и степени физического и умственного напряжения. В хорошие дни он мог выглядеть молодым человеком, но сегодня, похоже, был плохой день.
Он провел меня в комнату с окнами, выходящими на небольшой балкон. Комната была комфортабельная, обставленная со вкусом и без особых претензий. Она, по-видимому, служила гостиной, здесь не было ни книг, ни бумаг — ничего, связанного с работой. Брилль сел в кресло у окна. Я устроился на голубой софе, стоящей напротив. Мы смотрели друг на друга сквозь окутывающие нас сумерки.
— Вы говорили о каких-то новых сведениях, — произнес он сухо. — Я желал бы знать, о чем идет речь.
— Речь идет о многом. — Я не хотел раскрывать свои карты слишком быстро. — Я многое узнал после нашей беседы в среду у вас в кабинете. Теперь я понимаю, что было ошибкой пытаться принудить вас к откровенному разговору. Я подозревал, что вы что-то от меня скрываете. Но не знал, что вы просто не вольны были рассказывать о многих вещах.
— Вы намекаете на мои отношения с Джудит?
— Именно. С Джудит и Джорджем. Тогда я пришел, чтобы задать вопросы о нем, но, разумеется, Чепмэн не был человеком, о котором вы стали бы откровенничать. Вы думали, что я в курсе вашей связи с Джудит и что я намереваюсь использовать эту информацию в собственных низких целях.
Брилль жестом прервал меня:
— Очень хорошо, мы оба ошиблись в тот день. Но это больше не имеет значения. Теперь весь мир в курсе моих отношений с Джудит. И это будет использоваться, чтобы завалить ее на процессе. — Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Бог мой, у меня до сих пор в голове не укладывается, что ее обвиняют в убийстве. Это абсолютно немыслимо.
— Вы ведь любите ее?
Я едва расслышал его голос:
— Да, я безумно люблю ее.
Я отгонял раздражение, не желая возобновлять сцену, которая разыгралась между нами накануне в квартире Джуди. Несмотря на отвращение, я должен был сохранять спокойствие.
— На вашем месте я бы не слишком волновался из-за обвинения в убийстве, — сказал я. — Я могу подтвердить ее невиновность. У меня есть почти все необходимые для этого доказательства. Дело даже не дойдет до суда.
Брилль широко раскрыл глаза и нерешительно взглянул на меня, колеблясь между надеждой и недоверием. Он хотел верить мне, но боялся, что я заманиваю его в какую-то ловушку.
— Вы уверены в этом? — спросил он. — Что вы нашли?
— Джордж Чепмэн не был убит своей женой. Его вообще никто не убивал. Это было самоубийство.
Он нескоро постиг смысл сказанного. Затем лицо его прояснилось, он шумно вздохнул и вытер пот со лба.
— Он был сумасшедший. Более сумасшедший, чем я полагал.
— Мало знать, что это было самоубийство, нужно это доказать. Здесь-то и начинаются сложности. Чтобы избавить Джудит от судебного процесса, я должен собрать неопровержимые доказательства.
— У вас, наверное, есть какие-то идеи по этому поводу. Вы бы не пришли к такому выводу, не имея в голове четкой картины происшедшего.
— Да, у меня есть некоторые идеи. Но мне нужно свести их в одну стройную систему, которую я смогу предложить Гримзу. Иначе он просто не станет со мной разговаривать. Для него дело давно закончено.
— Звучит не слишком утешительно.
— До вчерашнего дня всё было практически безнадежно. Каждый раз, когда я приближался к ответу, происходило нечто странное. Из запертого сейфа исчезло письмо, в Нью-Джерси убили свидетеля, я получал угрозы по телефону, кто-то даже стрелял в меня — целая куча загадочных вещей. Достаточно для того, чтобы у меня появилось желание все бросить и поступить экспертом в страховую компанию. Потом я получил неожиданную помощь.
Брилль с любопытством посмотрел на меня:
— От кого?
— Помощь пришла из очень интересного источника. Вчера после обеда я поехал в книжный магазин и купил там несколько превосходных научных работ по психологии преступника. Вы отличный писатель, профессор Брилль. Я восхищаюсь точностью вашего стиля. Он отражает ваш исключительный ум и образованность.
— Я польщен, что вы так высоко оценили мой скромный труд, — сказал он, покинув кресло и подойдя к буфету. — Но такие комплименты всегда вгоняют меня в краску. А когда я смущен, меня мучает жажда. — Он вкрадчиво улыбнулся. — Не хотите ли выпить со мной?
— Нет, спасибо, — ответил я. — Я тренируюсь для следующего боя.
Брилль открыл двойную дверцу буфета и нагнулся к стоявшим на полке бутылкам и стаканам. Но когда он выпрямился, в руках у него был револьвер, дуло которого смотрело мне в живот. 45-й калибр. Без сомнения, из него и был застрелен Пиньято. Брилль глупо улыбался. Он выглядел нервным и держал револьвер как опасное ядовитое насекомое.