— Грейс! — кричит мне вслед мама. Я оборачиваюсь, рьяно надеясь, что она одумалась и решила вышвырнуть этого индюка за дверь. — Туфли.
Шумно выдыхаю и возвращаюсь, схватив босоножки за ремешки. На секунду задерживаю взгляд на Даниэле, который наблюдает за псом, что крутится вокруг него.
Мой новый неприятный знакомый улыбается и тянет к моей собаке ладонь. Вредность играет свое, и я кричу:
— Бруно, ко мне! — гордо вздергиваю нос, когда пес срывается с места, но, посмотрев на маму, вжимаю голову в плечи.
Ее взгляд не сулит за собой ничего хорошего. Он вынуждает меня недовольно скривить губы и пройти в дом, игнорируя самодовольное, но красивое лицо одного идиота.
Глава 2. Божественная несправедливость
Грейс
— Преднамеренное убийство — умышленное причинение смерти другому человеку, — шепчу я, склонившись над чемоданом. — Думаешь, я слишком резка?
Поворачиваю голову в сторону Бруно. Он, положив морду на вытянутые перед собой лапы, тяжело вздыхает и закрывает глаза. Предатель. Шумно выдыхаю и вновь склоняюсь над своими вещами. Ищу что-то приличное для ужина.
Мне совершенно не нравится присутствие молодого человека у нас в доме. Не то, чтобы я была настроена против мужчин. Нет, я их люблю. И в принципе считаю приятным бонусом к нашей бренной жизни. Но Даниэль сразу вызвал несвойственное мне сильное и жгучее раздражение. Он за секунду превратился в красную тряпку, которую хочется разорвать на кусочки.
Как будто у меня с рождения заложена ненависть к таким самодовольным индюкам: хамящим и не видящим ничего дальше своего носа. Ко всему прочему, такая любезность со стороны мамы невольно заставляет задуматься и напрячься всем телом, ожидая подвоха.
Не скажу, что мама когда-то пыталась вмешаться в мою личную жизнь. Напротив, она во всем поддерживает и помогает. В отношения она влезла лишь раз, за что я ей безмерно благодарна.
Тревор был тем самым ужасным молодым человеком, о котором ходят легенды в компаниях. Отвратительный тип мужчин, что мнят о себе гораздо больше, чем являются на самом деле. А после загоняют в ловушку таких, как я, влюбленных дурочек.
Если бы не мама, наверное, я бы так и осталась в красивой клетке, обшитой изнутри колючими шипами. Именно она открыла мне глаза, когда на ее просьбы приехать к ней или же встретиться с друзьями, я просто-напросто отказывалась, считая, что и так мало времени провожу со своим молодым человеком. Я была так сильно влюблена и не могла снять розовые очки. Хотя, может, я сама не хотела от них избавляться. Мне казалось, что с Тревором я чувствовала себя в безопасности. Но кто же знал, что именно с ним я почувствую и угрозу.
Резко тряхнув головой, отбрасываю от себя всплывшие в воспоминаниях чужие темные глаза. И зачем я каждый раз возвращаюсь к этим эмоциям? Упираюсь ладонями в сложенные в чемодане вещи и сжимаю в кулаках топ из элитного шелка. Обещание быть сильной часто рушится, стоит оказаться наедине с собой.
— Это слишком, — поднимаю тот самый топ за лямки и откидываю его в сторону, схватив обычную широкую футболку.
Перекидываю волосы на одну сторону и выхожу из комнаты. Пес не следует за мной, когда я его зову. Лишь отворачивается и удобнее устраивается на холодном полу.
Конец июня в этом году в Англии выдался слишком жарким. Как и по прогнозам синоптиков все последующие два месяца лета. Не скажу, что я слишком довольна, ведь липкость тела из-за чрезмерной жары мало кого радует. Однако это лучше, чем вечная пасмурная погода.
Не торопясь, иду по длинному коридору, скользя мягкой подошвой тапочек по гладкому полу. В детстве я любила разгоняться и, как тогда казалось, со скоростью света врезаться в одного из родителей, стоящего в конце коридора.
Хотя мама не очень одобряла такие развлечения, папа был не против. Этим я и похожа на него. Своим желанием попробовать что-то новое, наплевать на правила и запреты. Это время — самое приятное в жизни, и я хорошо помню все моменты. Оно было таким насыщенным и ярким, и мне временами становится страшно, что такого больше не будет. Я боюсь потерять себя среди взрослых дел. Забыть, каково это — быть беззаботной.
Радует лишь перенятое от мамы чувство значимости в этом мире. Оно довольно часто не дает мне опустить руки и бросить все на полпути; не дает мне и сомнений, что любые ошибки можно исправить, а бояться их допущения не стоит.
От мамы, помимо любви к себе, я практически, по словам всех знакомых, забрала ее внешность: от зеленых глаз до густой копны волос, которая своим темным цветом все же досталась мне от отца. Как-то мама шутила, что ее рыжие волосы сделали бы нас близняшками, но папа благополучно спас нас от клейма сестер.