— И не жди его, — мрачно сказал Эвдим. — Он запутался настолько, что бежит ото всех сломя голову.
— Может быть, он давно уже под крылом Антигона? — предположил Филипп.
— Едва ли, — покачал головой стратег. — Сегодня у него была масса возможностей, чтобы ударить нам в спину. Похоже его предательство дальше бегства не распространяется.
Эвмен внимательно посмотрел на окружавших его сатрапов и военачальников.
— Я рад, что вы нашли возможность вернуться ко мне. Я не буду спрашивать, почему вы покинули поле боя, и где были. Но теперь мы доведем дело до конца. Завтра, когда поднимется солнце, мы сомнем Антигона…
— Сомнем? — с недоумением посмотрел на стратега Антиген. — На что ты надеешься?
— Нужно бежать, — почти хором сказали Тлеполем и Стасандр.
— К чему испытывать судьбу? — грустно произнес Эвдим. — Сейчас мы еще можем бежать. А если завтра ввяжемся в бой — едва ли.
От гнева Эвмен даже закашлялся.
— Сколько же можно бояться? Даже сегодня мы не проиграли сражения. Аргираспиды прогнали всех, кто пытался сопротивляться им. Филипп устоял. И только пыль, да трусость украли из наших рук окончательную победу! Если Фригиец завтра сумеет вывести остатки пехоты, аргираспиды опять опрокинут ее. Что до конницы, то вместе с вашими отрядами мы достаточно сильны, чтобы одолеть антигоновцев. Это не мы ослаблены, а они — разделением по двум лагерям, грабежом. Слабые разбежались; здесь, на холме, остались только сильные. Сильные не уступят, и позор сегодняшнего дня будет отомщен!
— Но мы потеряли лагерь, — тихо сказал Тевтам. — Потеряли жен и детей.
— Моя семья тоже была в лагере, — живо обернулся к нему стратег. — Я печалюсь не меньше вашего. Но верю, что завтра мы сможем освободить близких.
— Только не говори с нами тоном, которым обвиняют в трусости, — буркнул Стасандр.
— Да не в этом дело! — взмахнул руками Эвдим. — Одна гордыня, а надо говорить о насущном. Я считаю, что необходимо спасаться. Если Тевтам хочет — пусть торгуется из-за семей. А мы отправимся к Каспийским воротам — и дальше, в Верхние Сатрапии. За Каспийские ворота Антигон не пойдет!
— Без семьи я тоже отсюда не уйду, — сказал Эвмен. — А если Антигон сделал хоть что-то жене или детям — доберусь до него и задушу собственными руками… Я не понимаю вашей боязни перед завтрашним сражением!
— Вспомни согдийцев, которые гнали перед собой своих же стариков и жен, — мрачно произнес Тевтам. — Сам Александр не знал, как побудить воинов к бою. А если фригийцы поставят перед строем наших детей?
— Чушь. Антигон никогда не поступит так, — убежденно сказал Эвмен.
Тевтам опустил голову.
— Хотел бы верить. Но мои люди не поверят.
— Твои люди совсем потеряли голову. — Голос стратега был гневным. — Кто их сглазил? Днем они не были похожи на трусливых баб.
К удивлению Калхаса Тевтам не рассвирипел.
— Каждый думает о своем, — пожал он плечами. — Я не стану винить их за заботу о семьях.
— Послушайте, послушайте! Мы загнали себя в тупик! — опять тревожно вмешался Эвдим. — Всех заботят собственные интересы, но ведь нужно что-то предпринять вместе!
— Правильно. Соберем остатки мужества и вступим завтра в бой. Тогда никакого тупика не будет, — сказал Эвмен.
Сатрапы внезапно замолчали: подавленно и одновременно упрямо. Калхас напряженно ждал их реакции. Эвмен упирал на стыд, на здравый смысл, но аркадянин все меньше верил, что ему удастся побудить этих людей к действию. Правда, пока они возражали, пока пытались отвечать, была еще какая-то надежда. А что значит молчание? Что значит отсутствие сопротивления?
— Я жду вашего слова, — произнес через некоторое время стратег. — Но вытягивать клещами его не стану… Молчите? Хорошо, тогда я приказываю вам, пользуясь правом Автократора, утром приготовить солдат к сражению. Ослушание буду понимать как предательство памяти Царя и нашему делу. Предателей начну наказывать, жестоко наказывать.
Стратег решительно раздвинул сатрапов и вышел из их круга:
— А теперь возвращайтесь к своим отрядам и думайте.
Те молча и, как будто, даже покорно двинулись в разные стороны. Филипп не удержался, чтобы не крикнуть в спину Тевтаму:
— Хорошо бы Антигон додумался передушить всех этих наполовину персидских выблядков! Глядишь — старики из баб опять станут воинами.
Тевтам на мгновение задержался, обернулся к военачальнику, но так ничего и не ответил.
— Опять я ошибся, — печально сказал Эвмен, глядя на Калхаса. — На холме — не сильные, а слабые. Слишком много слабых вокруг нас.
Почти всегда молчащий Тиридат откашлялся и хрипло проговорил:
— Они не выполнят твоего приказа. Стратег, собери тех, кто верен тебе и спасайся.
— Спасаться? — яростно воскликнул Эвмен. — Бежать прямо из расположения своего войска? И ты мне это предлагаешь? Ну уж нет. Я добьюсь своего и еще поведу их утром в бой. Не уговорами — так кнутом, как когда-то делали персидские цари.
Стратег гордо вздернул голову. Тиридат посмотрел на Калхаса, но тот только беспомощно развел руки. Как Эвмен надеялся добиться своего, он не понимал, но видел, что стратег будет оставаться на холме до последнего.
— Тогда позволь сказать еще несколько слов, — осторожно продолжил Тиридат. — Мне кажется, что сейчас кто-нибудь из сатрапов может отправить людей к Фригийцу. Не из подлости, а просто от страха перед нелепостью положения… Или опасаясь, что другой сделает это раньше его.
— Нельзя этого допустить, — понял Эвмен. — Филипп! Иди к сакаскинам и прикажи, чтобы они выставили дозоры вокруг холма. Пусть хватают любого… Лучше всего, если ты сам возглавишь варваров.
— Ясно. — Филипп бодро направился к сакаскинам, и Тиридат, похоже, немного успокоился.
Глаза Калхаса уже привыкли к темноте, но теперь он больше доверял не им, а слуху. В среде аргираспидов так и не наступило тишины. Наоборот, споры разгорались. Чем громче были звуки, доносившиеся оттуда, тем больше сердце пастуха сжимали предчувствия. Что-то должно было произойти. Калхас подсчитал: рядом с Эвменом находилось только полтора десятка армянских телохранителей. Гетайры стояли внизу, у подножия холма, и аркадянину вдруг до боли захотелось быть окруженным их тяжелыми конями и большими щитами.