Только теперь Прорицатель понял, как ему страшно. Ему хотелось бросить все и убежать, скрыться и чтобы завтра все было так же, как вчера, позавчера, как всегда, как обычно. Но Прорицатель знал, что это уже невозможно.
Ричард Шербрук должен был умереть. И если раньше время не имело особенного значения, то теперь Прорицатель не мог ничего откладывать. Если Ричард Шербрук останется в живых, Прорицателя арестуют, а этого допустить нельзя.
Ибо еще многие должны умереть от его руки.
Красные круги вырастали и лопались перед глазами Шербрука. Приземистые гномы огромными молотками с двух сторон стучались в его голову. Но боль в раздробленной кисти придавала ему силы, заставляя бежать.
Он поравнялся с передней дверью, толкнул ее. Потом еще раз. Еще. Она была заперта, он сам ее запер, и теперь не был в состоянии открыть.
Оставался выход на задний двор, тот, через который, очевидно, пришел этот человек.
Ричард Шербрук развернулся и побежал по коридору направо. Он не мог возвращаться в холл, ибо там находился он, сошедший с ума и пришедший его убить. Поэтому следовало обойти дом с другой стороны, сделать крюк, и тогда он окажется на улице.
Прорицатель перехватил ломик и двинулся вперед. Он не бежал. Каждый шаг громом отдавался в ушах, лицо остриями бритв полосовали холодные капли пота.
Прорицатель больше не колебался.
Ибо он вновь увидел будущее – будущее, в котором Ричард Шербрук оставался в живых.
Ужасное будущее.
Шербрук споткнулся, когда заворачивал за угол. Он едва не упал, ему пришлось остановиться, схватившись здоровой рукой за угол стены и несколько секунд простоять, тяжело дыша. Ему показалось, что он слышит, как мимо проезжает автомобиль.
Может быть, жена и дети вернулись?
Он сам не знал, хочет этого или нет.
На столике рядом с окном стояла высокая бронзовая статуэтка, стилизованная под античность. Шербрук сжал здоровой рукой горло и торс греческого героя, подняв на уровень лица импровизированное оружие.
Потом он пошел вперед.
Сейчас он войдет в свой кабинет и позвонит в полицию. Нет, перед этим закроет дверь и запрет ее.
Автомобиль проехал мимо, – это была не его жена.
Он больше не хотел убегать. В ящике стола в кабинете лежал пистолет.
Только теперь Шербрук начал осознавать дикую абсурдность ситуации. Он открыл тяжелую деревянную дверь и вошел. Стол находился прямо напротив, он направился к нему.
Прорицатель нанес удар по голове, стараясь вложить всю свою силу в движение рук. Шербрук упал, все еще сжимая в пальцах бронзовую статуэтку.
Прорицатель склонился над ним, продолжая бить. Только после того, как большая капля крови брызнула на его щеку, он смог остановиться.
Потом он долго стоял над телом, приходя в себя.
Ричард Шербрук был мертв, и образ страшного будущего на мгновение потух в сознании Прорицателя. Ему показалось, что все кончено, но в глубине души он понимал, что это не так.
Когда его дыхание немного выровнялось, и кровь перестала стучать в висках, он с глубоким спокойствием принял мысль, что лишь ненадолго отдалил трагедию, но не смог полностью предотвратить ее.
Это означало, что ему предстояло еще убивать.
Но теперь Прорицатель был к этому готов.
Часть 1.
1
– Я вам скажу, почему вы это делаете, – торжествующе провозгласил инспектор Маллен.
Надо ли уточнять, что никто его ни о чем не спрашивал.
Он сидел в огромном мягком кресле для посетителей, крайне неудобно сложив свои длинные ноги, так что носки потертых туфель задирались прямо к потолку. Он имеет обыкновение принимать эту позу всякий раз, когда преисполнен благодушием и намеревается болтать ни о чем до тех пор, пока собеседник мягко не попросит его уйти.
Тогда инспектор либо переходит прямо к делу – при условии, конечно, что таковое у него имеется, – либо начинает подниматься. Делает он это так тяжело и медленно, что производит впечатление человека, который провел без отдыха на ногах, по меньшей мере, трое суток, а вот теперь, после короткого перерыва, вынужден вновь отправиться в скорбный путь.
В этот момент следует быстро вскочить со своего места, взять полицейского под руку и не без настойчивости оттранспортировать его к двери. В противном случае он вполне может столь же тяжело и мучительно опуститься обратно в кресло, и вот тогда выковырять его оттуда будет гораздо сложнее.
Инспектор Маллен не женат и живет один в небольшой скромной квартирке на окраине города, о чем пару раз в месяц искренне сокрушается каждый из его знакомых.
В тот день полицейский, как уже было сказано, облюбовал большое мягкое кресло для посетителей прямо перед моим столом, и весь его вид недвусмысленно давал понять, что торопиться ему совершенно некуда.
К тому же было утро субботы.
– Хотел бы я знать, почему мы это делаем, – кротко произнес я.
Пальцами обеих рук я держал за кончики остро отточенный карандаш и размышлял над тем, станет ли инспектор более сносным собеседником, – то есть поскорее уйдет, – если воткнуть ему карандаш, скажем, в икру.
– Я вам скажу! – Маллен расплылся в жизнерадостной улыбке, как будто всю свою жизнь ожидал, когда ему зададут именно этот вопрос. – Я вам скажу, Амбрустер, почему вы и ваша партнерша вцепились в этого фальшивомонетчика.
Он попытался качнуться в кресле, как он это делает в своем кабинете в отделе по расследованию убийств в департаменте полиции Лос-Анджелеса. Однако кресло уверенно стояло на четырех ножках и не проявляло ни малейшего желания к качке, будь то кормовая или бортовая.
Нисколько не смущенный тем, как я и моя партнерша Франсуаз Дюпон могли бы истолковать его судорожный рывок, инспектор продолжал:
– Сперва, я грешным делом предположил, – произнеся эти слова, он поднял со столика рядом с собой чашечку кофе, и присосался к ней на добрых полминуты дольше, чем это было необходимо для самого долгого из глотков.
– Да. Я подумал, что все миллионеры в Калифорнии раз и навсегда покончили со своими проблемами. Никто из них не подвергается шантажу, по поводу которого не хочет обращаться к нам, честным и глуповатым трудягам полицейским. Ни одного не обвинили в убийстве, мошенничестве или растлении малолетних. Ни один политик не оказался замешанным в скандале, вызволить из которого его могут только два умника, устроивших свое змеиное логово в этом таком милом на вид особнячке.
Инспектор скорбно обследовал внутренности своей чашки, и отсутствие там золотых монет опечалило его настолько, что он почувствовал новый прилив вдохновения.
– Итак, решил я, ни один из денежных мешков нашей отсталой и слаборазвитой страны не находится в затруднительном положении и не спешит призвать на помощь прославленных проныр Майкла Амбрустер и Франсуаз Дюпон. И вот потому, томясь в несвойственном им состоянии – полном безделье (это сарказм, Амбрустер, если вы не поняли), – эта парочка решила снизойти до нужд своих бедных, всеми презираемых простых сограждан, которые не могут позволить себе выписывать чеки с двенадцатью нулями только за то, чтобы кто-нибудь решил за них их маленькие проблемы.
Я благосклонно улыбнулся, так как давно уже перестал слушать словоизлияния инспектора, а углубился в изучение объемистой папки, которую тот положил на мой стол спустя всего лишь четверть часа после своего появления.