Он, конечно же, знал, что всего этого может никогда не произойти, что он может умереть на этом пустынном острове, прячась от Близнецов рядом с женщиной, к которой привязан намного больше, чем это позволено, и которой не нужен.
Однажды Мей сидел со своими записями на любимом месте на берегу, вытянув ноги так, что периодически пальцев касалась вода. Где-то вдалеке раздавались крики чаек — хотя это были и не совсем чайки, но Мей не знал их названия. К нему подошла Анна и села рядом — Мей увидел пару её босых маленьких ступней рядом со своими костистыми ногами.
— Я подумала о том, что ты сказал о грехе, и всё-таки не могу с тобой согласиться.
— И почему же? Потому что я красильщик? — хмыкнул Мей, искоса взглянув на её точёный профиль.
— Глупо говорить так — ты же знаешь, что нет. Просто ты сказал, что грехом называется...
— Грехом перед богами и людьми, — машинально поправил Мей, вспомнив жреческую формулировку.
— Я не верю в богов... Но пусть так — перед богами и людьми. Так вот, им, по-твоему, называется всё, что не является естественным, правильным и положенным. Но откуда ты знаешь, что именно естественно и правильно?
— Это все знают. Нельзя отрицать, что убить или украсть — это грех.
— А убить по случайности или в битве за своих родных? А украсть во имя спасения чьей-то жизни?
Мей вздохнул. Он не представлял, что ответить, к тому же уже и не помнил, с чего у них начался этот разговор. Он положил тетрадь и перо на песок между ними.
— Не уверен, что здесь могут быть какие-то оправдания.
— Тогда и твой Дар — грех. Вряд ли кто-то в здравом уме будет считать его естественным.
— Вполне вероятно — невольный, но грех. Я вижу то, что не дозволено видеть людям, и никогда не утверждал, что меня это радует, — запальчиво сказал Мей.
— Ты невыносим, красильщик... А любовь, по-твоему, тоже может быть грехом?
Мей собрался было ответить «Вполне», но не решился. В голове у него вертелось множество возможных слов, и ничего не подходило.
— Вряд ли вообще кто-то может ответить на этот вопрос, — тяжело вымолвил он наконец. По водяной кромке полз пурпурный морской ёж, и Мей стал смотреть на это маленькое чудовище. Жаль, что Теиг не видит.
— И всё-таки? — тихо произнесла Анна. «Чего ты добиваешься?» — с тоской подумал Мей.
— Если даже и может, я не откажусь от неё. Я люблю тебя, и пусть боги и люди проклянут меня, если это грех.
В следующую секунду в воздухе что-то тонко просвистело, запахло жаром и копотью. Анна вскочила, хищно изогнувшись, и Мея поразила перемена в её лице — раздувшиеся ноздри, встревоженно раскрытые глаза. Она смотрела куда-то за его спину. Поднялся ветер, и песок змеисто зашевелился. Мей осторожно встал.
— Анна, что слу...
Не ответив ему, она коротко вскрикнула что-то на незнакомом языке. Мей оглянулся. Перед ним стояли Близнецы — единые в двух телах, смуглые, вихрями перелетающие с места на место и одновременно неподвижные, как вода. И Мей только сейчас понял, на чьи глаза похожи их — на глаза Анны, и примерно с той же долей безумной, волчьей желтизны. Он замер.
— Мы пришли, сестра, — их голоса звучали в унисон. — Мы пришли по твоему зову.
— Сестра?... — переспросил Мей. У него спазмом сжало горло. «Нет. Нет, нет, нет».
— Я не приводила вас.
— Нет, ты привела нас. Это так, брат? — спросил один из них.
— Так, брат, — ответил другой. — Исполнилось то, что нам предначертали. Открылся путь к сердцу видящего, и открылась наша дорога.
— Путь к сердцу? — слабо повторил Мей. Так вот в чём дело. Как можно было быть таким идиотом и не понять сразу — сначала эта история с Атти, а потом... Он просто баран, предназначенный в жертву, и принести её мог только человек, к которому он привязан — только тот, чей удар способен нарушить его защиту. Он никто, он пешка.