Сквозь гул и топот Пиарт протолкался к помосту. Его жгло множество срочных и внезапно возникших вопросов. Льдистые глаза ректора были глубоки и печальны.
— Пиарт, старина, могу представить, как Вам тяжело. Держитесь, — Ректор даже притянул его к себе и дружески приобнял — никогда раньше он не позволял себе ничего подобного. Подходили и другие преподаватели: подслеповатый, не расстававшийся с посохом астроном Киард, молодой и нервный географ с козлиной бородкой — Пиарт не помнил его имени...
— Когда именно это случилось? И где се йчас тело? — спросил он, высвободившись.
— Сегодня утром, надо думать... Лекарь сказал, что кровь недавно остановилась, когда мы обнаружили его. Тело обмывают и осматривают.
— Я могу его увидеть?
— Мне жаль, но пока доступ запрещён всем.
— Я не все, господин Ректор. Я руководитель Карлиоса... Был им. Я должен...
— Есть какие-то подозрения? — спросил, чуть заикаясь, географ. Жарко не было, но на лбу у него блестел пот.
— Это я хотел узнать у вас, — Ректор посмотрел на него со своим зорким прищуром. — Кем бы ни был убийца, он искусно скрылся и не оставил заметных следов... Дождёмся остальных.
— Да в бездну остальных! — неожиданно для самого себя взорвался Пиарт. — Мне надо увидеть Карлиоса и баню, где это случилось. Немедленно!
— Мы понимаем Ваши чувства, но это невозможно. Кажется, я выразился ясно, — Ректор говорил, как всегда, ровно и доброжелательно, и это как никогда бесило Пиарта. — Баня оцеплена, с часу на час прибудут приставы из Меертона. Вы ведь не врач, не жрец и не юрист, Пиарт. Что Вы хотите там увидеть, кроме мёртвого молодого человека?
— Наверное, он считает, что в деле замешана ботаника, — саркастично подметил неслышно подошедший математик Карлиоса. Когда-то они с Пиартом вместе учились — и много между ними осталось незаконченных разговоров. Вораго, родом из северных просторов бывшего Альсунга, стал первым его другом и кумиром в Академии. И ещё названым братом, а потом — предателем, тоже первым. Целые моря утекли с тех пор, но Пиарт по-прежнему предпочитал не сталкиваться с ним — с его холодным умом, неповторимой язвительностью и болезненно-синими глазами.
— Очень может быть. Возможно, кто-то решил, что мальчик знает слишком много в своей области. Это могла быть банальная зависть, — как мог спокойно сказал он.
— Перерезать из зависти глотку средь бела дня в общей бане? Боюсь, это чересчур даже для нашей родной Академии, — и Вораго принялся невозмутимо набивать трубку.
— Сейчас не время для цинизма, — урезонил его Ректор, и Пиарт мысленно возликовал.
— А, собственно, что м-молодой человек д-делал в этой самой б-бане в учебное время? Он отсутствовал на м-моём уроке, — вмешался географ.
— Вот это нам всем и предстоит выяснить, — подытожил Ректор. Пиарт пообещал себе, что после пойдёт в теплицы — только там, наедине с растениями, он мог обдумывать такие важные вещи.
ГЛАВА II
«Но что от этого мне осталось? одна усталость,
как после ночной битвы с привидением, и смутное воспоминание,
исполненное сожалений»
Гостиница была скверная. Мей понял это, как только переступил порог: уж оценивать гостиницы он научился неплохо. Промозглый и влажный холод, толстый слой грязи на подгнивших досках, устойчивый запах дыма и эля, который так любят северяне, плесень, гнездившаяся по углам... Пара постояльцев оборванного вида жевала пригоревшую яичницу, а хозяйка — дородная женщина в засаленном переднике — оттирала стойку так яростно, будто надеялась проскрести в ней дыру.
Мей подхватил свои вещи — благо их было немного, он привык путешествовать налегке — и направился к стойке. Он, в конце концов, сам решил остановиться в самой дешёвой гостинице, так что нет смысла жаловаться. Зато здесь тихо и даже почти безлюдно, пока остальной Город-во-Льдах сходит с ума.
— Добрый день, — поздоровался он с хозяйкой. Она промычала что-то, не отрываясь от своего занятия. — Есть свободные комнаты?
— Чердак. Или без окна.
— Простите?...
— Без окна. С выбитым стеклом, — снисходительно пояснила женщина. Мей поразмыслил; весна на севере была порой странной и именовалась весной разве что исключительно формально. С тем же успехом он мог просто спать на улице.