— Но... Если всё так, как ты говоришь... Как этот человек избежал казни? Неужели Совет не мог выследить и схватить кого-то из его людей? Их там было немало... И потом... Потом... — она потёрла лоб, пытаясь сосредоточиться. — Где он мог увидеть меня, если скрывался? Кто служит его делу? И почему он вернулся через столько лет? И почему, в конце концов, ты не предупредил моего отца, раз это длилось несколько дней? Если бы он не поехал домой... Если бы только остался в Альдараке... — она не могла продолжать.
— В тебе говорят горе и усталость, мона Ниэре, — сказал Кнеша, и его голос звучал ещё более вкрадчиво. — Совет силён, но не всемогущ, однако теперь, когда остальным его членам было угодно избрать меня новым главой, я даю тебе слово сделать всё возможное. Этот смутьян нанёс оскорбление не только твоему дому, Нери, но и всему Рагнарату — и, клянусь, он за это заплатит. А пока мы не знаем, кто он, поэтому даже предположить не могу, где он мог увидеть тебя и каковы были его настоящие намерения. Что же до мона Гватхи... Что ж, он выехал защитить тебя, как только вести о погромах донеслись до Альдарака. Я думал, ты догадалась... Мона Ниэре, ты так побледнела. Я провожу тебя в покои.
Нери действительно чувствовала, что ей нехорошо. Даже очень нехорошо. И ещё ей почему-то казалось, что в зале отвратительно пахнет — хотя никакой запах не мог до неё доноситься, кроме терпкого аромата эфирных масел, исходившего от мона Кнеши. Очередная страшная мысль потрясла её, отвлекая от наступающей тошноты.
— Так он умер из-за меня... Отец... И мама... Если бы не я... — а потом глаза заволоклись чем-то горячим и тёмным, ноги подкосились, и Нери, молодая и крепкая, впервые в жизни упала в обморок.
Кнеша, признаться, не ожидал такого поворота событий и сначала даже растерялся: кажется, ни одна женщина на его памяти не теряла сознание, не притворяясь. Но вскоре он спохватился, уложил начавшую заваливаться Нери на натёртый до блеска пол и, отвязывая от пояса баночку с пахучей мазью, негромко позвал:
— Салдиим!
Из-за ближайшей колонны выступил очень высокий человек родом с другого континента далеко на востоке; его кожа была такой чёрной, что, казалось, поглощала свет. С точки зрения Кнеши, Салдиим обладал массой незаменимых достоинств: носил на себе гору мускулов, был не слишком умён и беззаветно ему предан. Несколько лет назад, во время одного далёкого путешествия, Кнеша купил его себе в услужение и ни разу не пожалел.
— Повелитель? — говорил Салдиим всегда глуховато, точно из-под земли, и всё ещё с трудом обращался с рагнаратским языком.
— Отнеси мону Ниэре на женскую половину, — он протянул ему баночку, — и держи вот это у её лица, пока она не придёт в себя. Потом оставь её, там о ней позаботятся.
— Салдиим понять, повелитель, — он сунул мазь в просторный карман и бережно поднял свою драгоценную ношу. Золотистая рука Нери безжизненно повисла, и Кнеша отстранённо заметил, что у неё недурной формы пальцы. Хотя коротковаты, надо признать.
— Снаружи только наши?
— Нет, повелитель. Салдиим видеть мона Бенедикта, когда идти сюда.
Бенедикт. Проклятье. Интересно, почему он ещё здесь?
— Он спрашивал обо мне?
— Он хотеть видеть повелителя. Салдиим сказать, что повелитель говорить с женщиной и не мочь принять его.
— Пройди через чёрный выход. Если он всё ещё там, я встречу его. Можешь идти.
Салдиим затопал в сторону трона, а Кнеша, вздохнув, направился в противоположную. Всё приходится делать самому. Он немного устал (две последние ночи провёл почти без сна), но находился в приятном возбуждении от своих успехов.
Скоро, уже совсем скоро. Наконец он вышел на ту дорогу, которая ему предназначена. Он не мог ни с чем сравнить тот восторг, который захлёстывал его после достижения какой-нибудь цели. Кнеша всегда любил добиваться и привык делать это сам; теперь он был как тигр, почуявший газель — многочисленные сложности и опасность подстёгивали его.
Исполинские стены зала за рядами колонн покрывали тысячи небольших многоцветных изображений рагнаров, их семей, побед и достижений. «Рагнар — дитя духов, огонь сочетался с водой, чтобы породить его», — рассказывала когда-то мать. Кнеша очень хорошо помнил её сказки, все до единой — и то, как дрожал её голос, когда она прижимала его к себе, спасаясь от побоев отца. Она не была ни женой его, ни даже наложницей — просто чужеземкой, приглянувшейся во время похода. Слишком беспомощной и кроткой — а значит, слишком разжигавшей его жестокость. Нери была совсем другой, но немного напоминала Кнеше её. Совсем ребёнок, просто девочка, костлявый подросток, не знающий жизни. Он даже сочувствовал ей.