— А я как раз и говорю о личных качествах.
— Я уже сказала, что ты его совсем не знаешь.
Эши прислонился к стене рядом с камином.
— Ты так и не ответила на вопрос о нем и тебе.
— Какой вопрос?
— О том, смогла бы ты жить с Акмедом, я имел в виду, выйти за него замуж. — Последние слова он произнес сквозь зубы.
— Может быть, — ответила она. — Но мы никогда не обсуждали подобную перспективу. Возможно, эта мысль приведет его в ужас. Как я уже тебе говорила, я не собираюсь выходить замуж, но если мне суждено после всего остаться в живых, то он один из лучших кандидатов.
Эши заметно помрачнел.
— Почему?
— Ну, давай посмотрим: он знает обо мне больше, чем любой ныне живущий человек, ему известны мои сильные и слабые стороны, и его не смущает моя внешность.
— Рапсодия, никого не смущает твоя внешность. Она не обратила ни малейшего внимания на его последние слова.
— И я не думаю, что он ждет от супружества того же, что большинство других людей.
— Чего, например?
— Любви. Акмед знает, что у меня нет сердца, и ему все равно. Вероятно, он будет удовлетворен тем, что я могу дать. Конечно, эти рассуждения носят сугубо теоретический характер. Как я уже сказала, мы никогда не обсуждали данную тему.
— Мне кажется, Рапсодия, что ты напрасно заранее отказываешься от любви, тем более что ты сама так высоко ценишь это чувство.
Рапсодия вновь рассердилась.
— Какая разница! И почему тебя так тревожит проблема моего супружества?
Эши отвернулся. Теперь, когда его лицо больше не скрывал капюшон, ему стало гораздо труднее разговаривать с Рапсодией.
— Меня оно не тревожит.
— А мне кажется странным, что тебя огорчает возможность моего брака без любви.
Он повернулся и посмотрел ей в глаза.
— А меня удивляет, как ты можешь говорить об этом так спокойно. Ты же сама утверждала, что очень серьезно относишься к семье.
Рапсодия обдумала его слова.
— Ты прав. Однако мои рассуждения касаются только тех людей, которые способны любить.
— А ты к ним не относишься.
— Совершенно верно.
— Но почему?
Она вздохнула и посмотрела на огонь, который тут же начал разгораться.
— Я отреклась от любви, мне она запрещена.
Эши присел на кровать напротив Рапсодии.
— Почему? Ты вступила в религиозный орден и дала обет безбрачия?
Рапсодия фыркнула:
— Едва ли.
— Тогда почему?
Рапсодия опустила глаза.
— Еще в старом мире я обменяла способность любить на то, что хотела сохранить.
— Что именно?
— Ребенка, — ответила Рапсодия.
Она подняла взгляд и вдруг поняла, что с легкостью отвечает на его вопросы, — за прошедшие годы Рапсодия никогда ни с кем об этом не говорила.
Теперь пришел черед Эши опустить глаза.
— У тебя был ребенок?
— Нет, это был не мой ребенок. Но я хотела ее защитить. — Эши кивнул. Рапсодии показалось, что он вздохнул с облегчением, но промолчал. — Так или иначе, но я дала клятву, что больше никогда никого не буду любить, и сдержала свое слово.
— Никого, кроме детей?
— Нет, я плохо объяснила. Я дала слово мужчине, что не полюблю другого до самого конца мира.
— А кем был человек, которого ты любила? Что с ним произошло?
На лице Рапсодии появилась гримаса отвращения.
— Я не говорила, что любила его. Он был грязной свиньей.
— Я перестаю тебя понимать. Почему ты дала клятву любить свинью?
— Ладно, начнем сначала, — вздохнула Рапсодия, — раз для тебя это так важно. Он был самым отвратительным, злым и жестоким ублюдком из всех, кого я знала. Мерзавец похитил невинную девочку, и, если бы я не вмешалась, он бы изнасиловал, а потом убил ее. Я дала клятву в обмен на ее свободу никогда не любить никого другого и выполнила ее. Я не утверждала, что любила ублюдка.
— До конца мира, верно?
— Да — Не слишком ли сильная клятва для такого негодяя?
— Ну, тут все зависит от того, рассчитывала ли я вообще найти любовь.
— А ты думала, что этого не случится?
— Да. Так что моя жертва была не такой большой.
На лице Эши появилась обаятельная улыбка, он встал с постели, подошел к Рапсодии и опустился перед ней на колени.
— У меня есть для тебя замечательная новость.
— И в чем она заключается?
— Если ты решишь, что можешь кого-то полюбить, то можешь это сделать, не нарушая клятвы.
— С чего ты взял?
— Ты ведь поклялась никого больше не любить до конца мира?
— Да.
— А ты разве не заметила, Рапсодия? Тот мир погиб, его нет более тысячи лет. Ты свободна от него и от своих клятв.
Глаза Рапсодии наполнились слезами — и на то имелось множество причин. Эши взял ее за руки, полагая, что сейчас она расплачется. Однако Рапсодия сумела справиться с нахлынувшими чувствами. Эши смотрел на ее исказившееся лицо, а потом не выдержал и протянул руку, что бы вытереть слезы, но Рапсодия оттолкнула его ладонь.
— Не нужно, — прошептала она и отвернулась. — Сейчас я успокоюсь.
— Не нужно сдерживать слезы, Рапсодия. Здесь ты в безопасности и можешь спокойно поплакать. Мне кажется, тебе это просто необходимо.
— Я не могу, — тихо ответила она. — Мне запрещено.
— И кто тебе запретил плакать?
— Акмед.
Смех Эши получился злым.
— Ты шутишь. — Она покачала головой. — Неужели ты говоришь серьезно? Какой он чудесный человек! Послушай, Рапсодия, плач не есть признак слабости.
— Я знаю, — сказала она, смахивая слезы с глаз. — Он вызывает раздражение.
— У Акмеда? К счастью, его здесь нет. Если тебе необходимо поплакать, плачь. Меня это нисколько не раздражает.
Рапсодия улыбнулась:
— Спасибо, но я не хочу плакать. Я в порядке.
Эши покачал головой:
— Нет. Я неплохой специалист по соленой воде, морской и слезам, — мой меч, ты же знаешь. Могу тебя заверить, тело и душа нуждаются в очищении, которое приходит со слезами. Даже кровь становится здоровей. Акмеду следовало бы это знать. — Глаза Рапсодии при последних словах сузились, и Эши торопливо продолжил: — Если на протяжении многих столетий ты сдерживала слезы, то нанесла себе огромный вред. Пожалуйста, Рапсодия, я могу обнять тебя, если это поможет.
Она невольно бросила взгляд на то место, где под рубашкой пряталась страшная рана, и содрогнулась, вспомнив о боли, которую причинила Эши, обняв его тогда в лесу.
— Нет, спасибо, но я благодарна тебе за предложение.
— Тогда я могу оставить тебя одну, прогуляюсь немного, если хочешь.
— Нет, не стоит. — Теперь ее голос звучал твердо. — Я пришла в себя, и тебе вовсе не обязательно отправляться под дождь. Лучше передай лютню, которую мне подарила Элинсинос. Хочешь послушать, как я играю?
Эши встал и подошел к шкафу, куда сложил их вещи.
— Конечно. А ты уверена, что…
— Да. — Рапсодия взяла в руки инструмент, который ей протянул Эши. — Что бы ты хотел послушать?
Он вздохнул.
— Ты знаешь песни старого мира о море?
— Несколько, — ответила она с улыбкой, вспомнив Элинсинос. — В моей семье тоже были моряки. Для этих песен больше подошел бы другой инструмент, но я постараюсь. — Она настроила лютню и начала играть.
Магия дракона сохранила древние струны в отличном состоянии, а дерево, из которого лютня была изготовлена, за долгие годы приобрело удивительно глубокий и чистый звук.
Эши растянулся на кровати, музыка Рапсодии околдовала его. Она не догадывалась о глубине его чувств, хотя лицо Эши оставалось открытым. Он позволил музыке наполнить его сознание и сердце, и пульсирующая боль в груди немного утихла, а мигрень, вызванная разговорами об Акмеде, и вовсе исчезла. Голос Рапсодии был красивым и легким, неземным, подобным музыке ветра, и Эши погрузился в чарующие звуки. Он отдал бы остатки своей души за то, чтобы она провела здесь несколько дней и пела бы для него, открывая свое сердце, которого, как она думала, у нее не было.
После нескольких матросских песен она перестала петь, продолжая играть на лютне, и мелодия показалась Эши необыкновенно печальной. Он сам едва не заплакал, но прозвучавший диссонирующий аккорд заставил его прийти в себя. Рапсодия заморгала и начала играть мелодию снова. Но вскоре она вновь допустила ошибку и перестала играть.