Охваченная страхом, она взяла его прежнее имя, Брат, и навсегда изменила его на нечто смешное, но безопасное, вернула ему жизнь и душу, над которыми он давно потерял контроль. Он и сейчас видел удивление в ее чистых зеленых глазах — она не понимала, что произошло. Даже когда они с Грунтором потащили ее за собой, заставили спуститься в Корень Сагии, огромного дерева, священного для лиринов, расы ее матери, она продолжала думать, что они спасают ее от Майкла. Не исключено, что она и сейчас пребывает в этом заблуждении.
Так что если ф'дор свяжет себя с ее душой, это будет легко заметить. Рапсодия уже не сможет оставаться Дающей Имя, потеряет могущество правды, как только в нее войдет дух демона, прирожденный лжец. Слабое утешение, учитывая, сколько опасностей поджидают Рапсодию теперь, когда она лишится защиты друзей.
Акмед вздрогнул и посмотрел в камин. Последние угольки подернулись пеплом, и пламя исчезло в тонких завитках дыма.
Глубоко в толще горы, где располагались бараки стражи фирболгов, спал Грунтор, и — что бывало очень редко — ему снился сон. В отличие от короля фирболгов, он был простым человеком и на жизнь смотрел просто. В результате его посещали простые кошмары. Однако его дурные сны вызывали страдания у многих.
Грунтор, как и Акмед, был лишь наполовину болгом, но его отец был бенгардом — принадлежал к расе великанов, обитавших в пустынях и обладавших влажной толстой кожей, успешно противостоящей натиску жаркого солнца. Сочетание болга и бенгарда производит на окружающих тяжелое впечатление. Даже бесстрашные болги, высоко ценившие таланты Грунтора, побаивались его. Впрочем, Грунтора это забавляло.
Пока Грунтор что-то бормотал во сне, обнажая тщательно вычищенные клыки, капитаны и лейтенанты элитной горной стражи старались помалкивать. Все они опасались разбудить своего командира. Казалось, в эту ночь ни Грунтору, ни устроившимся рядом с ним болгам не видать покоя.
Грунтору снился дракон. Ему еще не приходилось видеть драконов, если не считать не слишком удачной статуи в музее намерьенов, поэтому его видения были ограничены воображением болга, которое никогда не отличалось богатством красок. Все сведения о драконах Грунтор получил от Рапсодии, которая рассказывала ему легенды во время бесконечного путешествия по Корню, и теперь он знал об их колоссальной физической силе, власти над стихиями, могучем интеллекте и склонности копить сокровища.
Именно последнее свойство драконов и вызывало у него кошмары. Он боялся — как только Рапсодия попадет в логово дракона, тот не пожелает отпустить ее обратно в горы. С такой потерей Грунтор смириться не мог, впервые в его жизни появилось существо, которое он полюбил.
Бессознательно он провел рукой по стене рядом со своей койкой и прошептал на языке болгов слова утешения, с которыми обращался к Акмеду, когда они выбрались из Корня, в надежде хоть немного утешить старого друга, потерявшего дар крови. Грунтор был знаком с Акмедом еще в те времена, когда тот был Братом, самым искусным наемным убийцей — первым представителем своей расы, рожденным на Острове, с которого они впоследствии бежали.
Серендаир был уникальным местом: говорят, что именно здесь началось само Время. Как перворожденный своей расы на этой удивительной земле, Брат имел связь через кровь со всеми, кто жил здесь. Он умел выследить с искусством охотничьего пса, взявшего след, любого человека по биению его сердца. И, проявляя чудеса настойчивости, не останавливался до тех пор, пока не настигал свою жертву.
Однако все изменилось, когда они вышли из Корня и оказались в новой стране, на другом краю мира. Акмед потерял свой дар, теперь он слышал биение сердец только людей, пришедших из старого мира Серендаира. И хотя Акмед молчал, Грунтор ощущал его отчаяние. Так он узнал, что есть вещи, потеря которых причиняет горе. Раньше подобные мысли в голову Грунтору не приходили.
Да и самому ему довелось пережить новые ощущения. Рапсодия была из лиринов, хрупкой расы, на представителей которой фирболги успешно охотились на старом Острове, хотя лирины и старались компенсировать недостаток силы хитростью и ловкостью. Впрочем, фирболгам доводилось поедать своих собратьев совсем не так часто, как об этом болтали.
Во многих отношениях лирины являлись полной противоположностью фирболгам. Вот взять, например, самого Грунтора и Рапсодию. Лирины быстрые и угловатые, а болги жилистые и мускулистые. Лирины жили в полях и лесах, под звездами, а болги рождались в пещерах, в темной утробе Земли. По мнению Грунтора, Рапсодия выиграла оттого, что ее отец был человеком, — ее фигура оставалась стройной без излишней хрупкости, острые углы уступили место округлостям, высокие скулы и тонкие черты лица она явно унаследовала от своего родителя. Она была очень красива. Несомненно, дракон это сразу заметит.
Как только последняя мысль пришла Грунтору в голову, он взревел во сне, и его подчиненные в ужасе вскочили на ноги, а некоторые свалились на пол со своих коек. Грунтор метался и храпел, огромная деревянная кровать скрипела и стонала, но постепенно великан успокоился и за тих. Вскоре единственным звуком, нарушавшим тишину, стало быстрое дыхание его несчастных соседей, жавшихся к стенам казармы. В темноте посверкивали их испуганные глаза.
Не просыпаясь, Грунтор натянул грубое шерстяное одеяло на плечи и вздохнул, когда теплая ткань коснулась шеи, — похожие ощущения он испытывал, когда рядом находилась Рапсодия. Он с самого начала не хотел покидать Корень. Песня, которую спела Рапсодия, проведя их сквозь стену огня, связала его с Землей.
«Грунтор, сильный и надежный, как сама Земля», — спела Рапсодия в Дающей Имя песне. И с того момента, как он вышел из Огня, Грунтор ощущал биение сердца мира в своей крови, неразрывную связь с гранитом и базальтом и тем, что росло над ними. Земля уподобилась любовнице, которой у него, правда, никогда не было, она стала теплой и уютной, он познал небывалое чувство приятия мира, напрямую связанное с Рапсодией.
И пока Рапсодия находилась рядом, он не испытывал тоски по Земле. Он все еще видел ее улыбку в темноте, грязное лицо, сияющее в свете Земной Оси, Великого Корня, рассекающего мир на две части, по которому они прошли из Серендаира в это новое место.
С самого начала Грунтор стал ее защитником, он утешал Рапсодию, когда она плакала, проснувшись от очередного ночного кошмара, позволял ей спать на своей груди во влажном холоде Корня. Не раз спасал от падения в пустоту во время тяжелейших подъемов по стенкам Корня. Никогда прежде ему не приходилось играть подобную роль — Грунтор не поверил бы, что способен быть таким заботливым. Ему потребовалось призвать на помощь все свое мужество, чтобы не закрыть Рапсодию в ее комнате и не прогнать ее проводника прочь. Как он справится с двойной потерей — самой Рапсодии и ощущения близости Земли, которое она ему давала, — Грунтор не мог себе представить. Если она умрет или просто не вернется… Грунтор не знал, как будет жить дальше.
А потом, как и всегда, когда мысли становились слишком сложными, к нему вернулся прагматизм. Грунтор всегда был человеком жестких решений и бессознательно взвешивал шансы на выживание. Рапсодия обладала надежным оружием — Звездным Горном, мечом из Серендаира. По неизвестной причине он оказался здесь, на другой стороне мира. Как и они сами, меч претерпел удивительные изменения; теперь его клинок горел неугасимым пламенем, тогда как на Острове он лишь отражал свет звезд. Грунтор на учил Рапсодию фехтовать и вполне справедливо гордился своей ученицей, когда та принимала участие в сражениях с болгами. Она могла о себе позаботиться. С ней все будет в порядке.
Грунтор захрапел, и эти звуки показались его соседям сладкой музыкой. Они вновь улеглись на койки, стараясь не потревожить сон своего командира.
Напротив покоев Рапсодии находилась спальня Джо, которой снились сны, характерные для шестнадцатилетней девушки, полные возбуждения и жутких извращений. Она спала на спине в своей невероятно захламленной комнате — таким представлялся уют девчонке, сумей она найти удобное местечко в богатом районе города. Время от времени, не просыпаясь, Джо вытирала бисеринки пота, выступавшего у нее на шее, или еще крепче сжимала колени, когда возбуждение усиливалось.