Но даже так Кейтлин не могла позволить себе выслушать объяснения Никиаса. Возможно, где-то в глубине души она хотела возненавидеть его, чтобы больше не пришлось испытывать боль и терзания. Так проще. Если отказаться от любви к нему, то не придется больше думать ни о законах, ни о собственных страхах. Когда-то давно Кейтлин уже одергивала себя за подобную слабость, но сейчас на нее навалилось слишком много всего, и она не смогла найти в себе силы принять чужие чувства.
— Госпожа, быть может, вы желаете поесть? — тихим голосом предложил Никиас, заглянув в комнату. Мягкий тембр тотчас проник в разум, и сердце заколотилось с такой силой, будто желало выскочить из груди. — Я прикажу принести все, что захотите.
— Ничего не хочу, — прошептала Кейтлин, опустив руки. Ее взгляд был прикован к столу, и казалось, что она почти не шевелилась уже несколько часов. Никиас закусил губу и прикрыл глаза, запрещая себе на сей раз читать ее мысли. Если Кейт так и не сможет довериться ему, значит, он не смог сделать все возможное ради ее доверия.
Никиас уже больше недели наблюдал эту картину: неподвижная поза, стеклянные глаза, ничего не ест и не пьет. Он почти физически ощущал ее боль, знал причину такого состояния. Вот только сделать ничего не мог. Пока она не разрешит себе выслушать, пока не примет помощь от него… выхода нет.
— Вам не холодно? Может, я укрою вас одеялом? — предложил Никиас, ощутив легкий озноб. — В разгар зимы во дворце прохладно.
Она лишь отрешенно покачала головой. За все это время его госпожа так ни разу и не посмотрела ему в глаза. Всегда избегала, ловя любую возможность отвернуться. И сейчас вела себя точно так же. Наверное, он больше никогда не сможет увидеть тепло в ее прекрасных серых глазах.
— Госпожа, расскажите о ваших сомнениях, — попросил Никиас и с нежностью улыбнулся в надежде хоть этим ее поддержать. Кейтлин даже не взглянула на него, поднявшись с места.
— Никаких разговоров! — в гневе приказала она, однако взгляд ее, словно прикованный к деревянной столешнице, так ни разу не устремился на собеседника. — И не смей врываться без позволения!
Никиас тихо скользнул в кабинет и прикрыл дверь за спиной. Повелительница, как и всегда, смотрела в сторону, но прекрасно видела его приближение. Сумбурные мысли ее казались снежинками в бурю, однако Никиас не старался разглядеть в них ответы. Он лишь переживал, что ей приходится справляться со всем этим в одиночку.
— Вас терзает множество вопросов, а я могу ответить на некоторые, — Никиас приблизился к столу, заложив руки за спину. Кейтлин сжала дрожащие руки в кулаки и поджала губы. — Хотя бы взгляни на меня, всего раз.
— Вернись к своим обязанностям! — Кейтлин развернулась спиной и подняла голову. Ветер из приоткрытого окна всколыхнул светлые пряди, донося до Никиаса сладкий аромат ее кожи. — Сейчас же!
«И слушать не желает. Никогда раньше она не была так далека, как сейчас. Не любит и не ненавидит. Это ли не шанс вернуть все на круги своя?»
Каждый день его терзали эти мысли, вынуждая поддаться собственным чувствам. Хоть раз в жизни. Сколько себя помнил, Никиас всегда отказывал себе в желаниях, лишь следуя долгу и обязанностям. После гибели родителей и побега из Тэйтра Никиас закрыл сердце, больше не надеясь встретить родственную душу. Он планировал посвятить всего себя служению господину, открывшему для него новую жизнь. И до встречи с Кейтлин так и было.
— Госпожа, кроме вас, у меня совсем никого не осталось. Прошу, не отталкивайте меня, — дрожащим голосом прошептал Никиас и осторожно коснулся ладонью деревянной поверхности рабочего стола. — Вы моя единственная семья.
— Не стоит давить на жалость, — бездушно отрезала Кейтлин, и голос ее оказался холоднее порывов ветра. — Твои уловки на меня больше не действуют.
— Обидно слышать такое от вас, — уныло произнес Никиас, однако на губах его появилась мягкая улыбка. Как же давно ее слова противоречат мыслям? В прошлом у него не хватало власти без прямого контакта видеть чужие мысли, однако после общения с Сафирой его магия вышла на качественно новый уровень.
— Хватит лезть в мои мысли. Тебе это не поможет, — проворчала Кейтлин, чувствуя на себе до дрожи знакомую ауру Никиаса. Она, словно ласковые путы, проникала в разум и открывала все тайны чтецу. — А теперь оставь меня.