Такой речи мне не приходилось слышать. Маленький, тщедушный священник казалось стал выше ростом. Он ронял незамысловатые слова, заставлявшие людей крепче сжимать рукояти мечей и местами ронять ту самую мужскую слезу. Я сам, не замечая, тискал эфес тяжелого палаша, гневно раздувая ноздри. Эх! Вот нам бы в свое время такого замполита. Хрен бы тогда мы и Союз просрали. Генрих на правом фланге переводил речь попика на немецкий. Проняло! Ей богу – проняло. А я думал, грабители как грабители. Ничего святого. Я дополнил речь отца Федора одной фразой:
- Ордынцев по возможности в плен не брать.
С раннего утра на север по всем дорогам полетели конные разъезды. Передохнуть удалось почти трое суток.
- Сколько? – спросил Любята у командира дозора.
- С тысячу воев, не менее. Растянулись на верст пять. С полоном идут неспешно.
- Значит здесь пройдут завтра к полудню.
- Вспотеть не успеем, - улыбнулся Ждан.
Утро выдалось росное.
- С богом,- перекрестил нас Любята. – Ты, княже не зарывайся. Вдарил, потоптал и уходи. Останешься жив, поверни отряд у дуба приметного.
- Постараюсь. Кони отборные, люди верные, что еще надо?
Аръергард татар численностью под две сотни шел по небольшой ложбине. Под ясным прямым солнцем люди размякли и расслабились и когда стали подниматься на взгорок, увидели перед собой классический клин тяжелой конницы, начавший набирать разгон. Место атаки было выбрано так, что бежать было некуда, с двух сторон поджимала густая дубрава. На самом деле тяжелые конники были только в первом ряду.
Я скакал во главе клина, облаченный в полный рыцарский доспех, опираясь спиной на высокую луку. Тяжелое копье , зажатое в подмышке, казалось, как обычно в бою, легкой палочкой. Рядом скакали оба Ждана, стараясь, чтобы я не вырывался из линии. Как всегда, страх ушел и пришло знакомое чувство выбора – кого убить первого. Грохот подкованных копыт заполнил теснину вместе с лязгом столкнувшегося металла. Первого врага копье пробило насквозь и я бросил его, выхватывая из сумок два кремневых пистолета. Оба выстрела были сделаны в упор и татарам не помогли их хорошие кирасы. Обернувшись, я увидел , что мы смели пару сотен всадников и поднял руку. Сигнальщик затрубил и кавалерия, развернувшись на все сто восемьдесят, пустилась наутек. К чести неприятеля, очнулись они быстро и за нами пошли вдогон не менее трех сотен конников. Пригнувшись к шеям лошадей, мы летели по знакомой дороге и я высматривал в нашем отряде знакомые лица. Жданы? Вот они- чуть отстали. Охраняют, стервецы. А вот десятника Петра не вижу, а вот Тимоха в помятом шлеме скалится – досталось поди. Впереди в двух сотнях метров знакомый дуб, под которым на коне Любята с пикинерами. Я подскакал к нему, становясь в новый строй. Еще раньше в слитный топот конницы вмешался пушечный залп, а затем залп аркебуз. Четыре десятка арбалетчиков ударили в спины аръергарда врага. И тут мы двинулись спереди тяжелой конницей. Оруженосец успел подсунуть мне новое копье. На полном махе мы прорезали пришедшей в полный беспорядок отряд и проскакали уже в середину длинного обоза. Пыль стояла до небес. Сопротивления почти не было. Только конница татар находилась настороже. Пехота же была совершенно не готова к сражению. В отдельных местах охрану били пленники, били люто и жестоко, невзирая на потери. Опять же у страха глаза велики. Еще большее удивление вызвало у меня то, что почти все пехотинцы были не татарами. Осознав этот факт, я взбеленился. Свои своих. Небось и бизнес на этом делают. Не опуская копья, я летел на плотного, в хорошей броне воина и только когда он упал на колени, понял, что могу потерять ценного , хорошо информированного пленника.
- Вяжи суку! - крикнул я оруженосцу.
Подскакал Любята.
- Не верил, ей-ей. Считай их втрое было, а потоптали и постреляли , как курей.
- Как Генрих?
- Стоял насмерть, а к арбалетчикам не пропустил никого.
- Потери?
- Считаем. Пока пленников гоняем. Резать их всех умучишся.
- Любята Вершинич, рожи - то русские.
- Ну, не совсем. Вон черемисы, эти не пойми кто, а вот этот никак не мене, чем князюшка.
- Вздернуть его, гада!
- Да ты что, не отмажешся потом!
- Ну уж хрен, без позора не оставлю, сволочь такую. Иди, разберись с ним.
Тяжелый осушающий удар пришелся мне под правую лопатку.
- Ух-х! – еле выдавил я, завидев краем глаза, как оруженосец кинулся в кусты. Через некоторое время он притащил подростка в богатой татарской одежде. Тот удивленно таращил на меня глаза.
- Что брат, не ожидал? – развеселился я. – Плащ испортил, козел. Ведь ручная работа, не вьетнамцы на « Садоводе» строчили.
- Павло,- повернулся я к оруженосцу. – Пособи снять доспех. Что там на спине?
- Синяк . Здоровый будет. А доспеху хоть бы что –вмятинка. Чудо, ваша милость. Что с парнишкой делать?
- Ничего. Он воин и делал, что должно. Спроси, кто командовал тысячей?
- Мой брат мурза Исмаил,- ответил татарчонок без всякого страха.- Он вдогон за вами пошел.
- Павло, бери мурзенка и скачите к засаде. Вдруг мурза уцелел.
Отроки ускакали.
- Что за князь? Наш?- спросил я у подъехавшего Любяты.
- Черемис. Говорит, что обоз везет добычу с разграбленного Городца. Богатая добыча. Сам видел десяток повозок с парчой да атласом. Полону сотен семь, остальных в сече посекли под горячую руку. Пожалуй, придется стан развернуть. Пока павших схороним, да с полоном ордынским разберемся да басурман полонили сотни две.
- Езжай, Любята. Я к засаде.
Алешка вторак встретил меня докладом:
- Господин капитан, в батарее потерь нет, двое ранены стрелами, орудия уцелели.
- Опять навалил бруствер. Ну и воняет!
- Дак только верховых с сотню посекли, а лошадей сколько. Что арбалетчики?
- Половина поранена. Сержант Херциг тоже. А аркебузиры все живые. Сержант Вайнбреннер людей вовремя вывел из под удара.
- Жив наш самогонщик,- рассмеялся я. Заметив растерянность Алешки, пояснил:
- Фамилия по нашему означает винодел. Ты разбирайся и пажа себе средь полона нашего подбери, а то неудобно за тебя, чай боярский сын.
Подъехали три всадника. Мой Павло, мурзенок и татарский воин в сплошном доспехе, но без оружия. Его побледневшее лицо было искажено болью. Судя по всему что-то с левой рукой.
- Живой мурза, токмо помят сильно. Лошадь придавила да руку сломала.
Татарин что-то забормотал.
- Говорит, что амир не простит тебе этого. Так что повинись ему, он любит храбрых.
- Как его ножная болезнь? – перебил я угрозы. – Он по прежнему предпочитает кочевать в устье Итиля? Как здоровье уважаемого визиря Салеха ад Дина? Он еще не научился готовить кофе по-турецки?
Что мурза был изумлен, это не сказать ничего.
- Уважаемый Исмаил, амиру не до меня. Он разбирается с сыном Тимура. И потом, скажу тебе по секрету, один из колдунов попов наложил такое проклятие на твой обоз, что он все равно не должен был дойти до места. И ты жив только по случайности. Так что погости у меня, пока не придет выкуп за тебя и брата. А руку тебе вылечат. Сейчас приедет великая шаманка и боль уйдет. Если у полона не будет жалоб на твою жестокость, то содержать тебя будут, как положено.
Мы простояли под Коломной три дня. Большая часть полона отправилась в родные места. Однако со мной остались почти две сотни людей. Одни хотели воевать, другим просто было некуда податься . Так что отряд пополнился пятью десятками мужского пола и полторы сотни – женского разных возрастов. Когда было объявлено, что хлебопашцы получат не менее четверти земли на каждого члена семьи и на два года освобождение от оброка, число будущих воинов резко сократилось. В головах произошло бурление, именуемое устным счетом. Ежели семья молодая, то две четверти – это 24 сотки на наши меры, а поскольку средняя крестьянская семья имела восемь детей, то… Ого-го. И это при том, что сенокосы сюда не входили, а вспашка целины была за мой счет.