–Смотри и молчи.
Его привели в шатёр пророчицы. В обязанности Грегору вменялось быть с нею с полудня до полуночи, не сводить с нею глаз не допускать её болезни, кормить, поить, умывать, и, если она начнёт пророчествовать, всё детально записать. Также, если пророчица пожелает поговорить – поддержать беседу.
Грегор был готов увидеть пророчицу мерзкой старухой, с напрочь поехавшим рассудком, но…
Но после встречи с Эстер даже пожалел, что это не так. Дело в том, что Эстер была молода и, не будь она слепой затворницей, могла бы даже стать известной своей красотой. Но годы пустоты и равнодушия сделали её красоту блеклой и выцветшей, в слепых глазах осталась серость, в красивых чертах лица залегла усталость, кожа её была слишком мраморной и почти мертвенной, а весь облик ссутулившейся на своём ложе пророчицы говорил о её полном отсутствии в реальности.
Грегору стало невообразимо жаль девушку. Молодость, угасающая на его глазах, красота, затемнённая равнодушие клети… смотреть на это было тяжело.
–Эстер, – сообщил проводник Грегора, обращаясь к пророчице, – сегодня у тебя новый прислужник. Его зовут Грегор.
Она не пошевелилась.
–Эстер? – проводник Грегора был встревожен.
–Я слышу…– тихо отозвалась пророчица. – Мне просто наплевать.
И Грегору стало ещё хуже.
–Если будет нужна помощь, зови, – проводника это не удивило.
Грегор же, оставшись один на один с пророчицей, не знал, куда себя деть. Невежливо вроде молча стоять? Но что сказать?
–Здравствуйте? – неуверенно предположил Грегор. – Я к вашим услугам. Вам что-нибудь нужно?
–Нет.
–Голодны? Хотите пить? – Грегор не знал, следует ли ему настаивать. – Вам тепло?
–Мне никак, – ответила Эстер и тихо легла на своё ложе. В последнее время она всё больше лежала или сидела. Даже метаться по шатру перестала, доподлинно узнав, что он составляет тридцать пять её шагов в длину и пятьдесят в ширину. Когда-то, когда ещё ей было интересно, она попросила служителя поводить её, пока она мерит шагами шатёр.
Когда это было? год назад? Два года назад? Тягучее, беспощадное равнодушное время.
Грегор от её равнодушия совсем растерялся и потоптался.
–Сядьте…– попросила она глухо. – Вы раздражаете мой слух.
Он покорно сел на самый краешек ближайшего кресла и продолжил смотреть на неё выцветшую и безвольную, сломленную. Через пять минут тупого сидения он соскучился, но продолжал держаться, понимая, что не следует тревожить пророчицу. Однако через ещё десять минут не выдержал и поменял позу. А Эстер не пошевелилась даже.
–Я вас чем-то обидел? – Грегор решился нарушить молчание. Ему было не по себе от её тишины.
–Нет.
–Вы не хотите поговорить? Или…– Грегор чувствовал себя идиотом и вдруг, не примериваясь, выпалил, – это ужасно! Вы ведь молоды, красивы…и здесь.
–Я знаю.
–Но как…– Грегор вскочил, принялся ходить взад-вперёд, – вас это не тревожит? Вам комфортно?
–Мне никак, – повторила Эстер, и Грегор резко остановился, будто налетел на невидимую стену.
Его не готовили к этому. Его готовили к помощи сиротству и убогим – такой теперь была Коллегия Сопровождения. Его не готовили к угасающей красоте и равнодушию молодости.
Эстер, однако, зашевелилась и приподнялась на ложе:
–Я ослепла в семь. Я даже не знаю сколько я здесь лет. По моим расчётам двенадцать или тринадцать…думаете, я могу ещё чего-то хотеть? Я не помню другой жизни.
И она снова легла, но продолжила говорить:
–Иногда я говорю с прислужниками. Они говорят мне, что сегодня тучи, а я е помню туч. Они говорят мне, что солнце в небе…но я не помню неба. Я даже не знаю во что сейчас облачена и как написать моё имя. Я не говорю ни с кем, кроме тех, кто приходит меня обслуживать и записывать за мной пророчества – слова силы, который она пропускает через мой рот. Я не знаю, каково мне, потому что мне уже никак.
–Я…– Грегор ощутил, как его горло стянуло судорогой, – мне жаль.
–Все пророки проходят один путь.
–Это ужасно.
–Это закон, – отозвалась Эстер и вдруг сказала дрогнувшим голосом. – Я бы хотела бульон.
Он спохватился и заторопился к тарелкам, пытаясь справиться с волнением и дрожью рук.
***
Грегор привязывался к Эстер всё сильнее. Она, хоть и говорила, что ей «никак», стала его ждать. Он был единственным, кто сочувствовал и попытался развеселить её, рассказывал какие-то байки, читал сказки, а однажды, в нарушение всех запретов вынес её кресло к самому входу в шатёр, и она впервые за долгие годы не только ощутила запах сырой земли, но, высунув руку, поймала несколько капелек дождя…