Микаш сжался, как от отрезвляющей пощёчины. Как же горели скулы, как пылало сердце! Демон внутри, спавший всё время, что Лайсве была рядом, забился об рёбра как никогда яростно, упиваясь болью и горечью.
— Ты не думал, что у нас всё серьёзно? — она звонко рассмеялась. — Это ведь только так… от скуки.
— Да! — Слушать дальше не было сил. — Ты очень красивая. Будь счастлива.
Он хотел в последний раз поцеловать её ладонь, но она отпрянула.
— Уходи! Ты больше никому не нужен.
Он глубоко вздохнул, борясь с демоном изо всех сил. Не причинить ей вреда, из всех людей — только не ей!
— Прости. Прощай.
Микаш поплёлся прочь. Хотел услышать оклик, но понимал, что его не будет. Что он должен забыть всё до последнего взгляда, прикосновения. О, запредельное наслаждение, что дарила ему лишь она. Безумно жалкие, больные воспоминания. Всё обман, нужно раствориться и не быть.
— Стой! — велел голос, которого невозможно было ослушаться.
Микаш обернулся. Силуэт жениха Лайсве обрёл чёткие черты: сухощавая фигура, тёмные волосы в пуке на затылке, горящие синевой глаза, пронзающий душу взгляд. Микаш знал его когда-то давно, в другой жизни.
— Ты же понимаешь, что это существует только у тебя в голове?
Микаш посмотрел на Лайсве. Она улыбнулась, помахала рукой и растаяла, как морок.
— Реальность часто искажается в наших глазах, и мы видим лишь уродливое отражение в зеркале.
Знакомец вложил что-то в ладонь Микаша. Серебряный медальон издавал приглушённый свет, который унимал боль в груди. Микаш открыл его и провёл пальцем лежавшему поверх её портрета локону. Ромашка и мята — её аромат пробуждал воспоминания. Медальон достался Микашу от жениха Лайсве, он скрепя сердце вернул его ей, когда та просила его уйти. Он не ушёл, а она вернула медальон только сейчас.
— Я нарушил приказ и подвёл вас. Хотел быть героем, и… — словно прорвало гнойник, тошнотворная жижа потекла наружу. — Знаете, какие слухи ходят про нас в лагере? Будто бы я ваш бастард и потому вы так обо мне печётесь. Смешно, да? Но на самом деле я втайне мечтал назвать вас отцом, потому что человека более достойного не встречал.
— Что ж, — Гэвин смущённо закашлялся. — Я бы гордился таким сыном, но не желай о несбыточном.
— Эти мечты всё, что у меня есть, — Микаш снова посмотрел на медальон. Былинка на ладони гиганта.
— Не считай несбыточным то, что уже свершилось, — усмехнулся Гэвин. — Проблема не в том, что тебя никто не любит. Проблема в том, что ты сам себя не любишь. Прими себя, и несовершенство перестанет грызть тебя изнутри. Стань другим, если хочешь, если тебе это надо, а нет — забудь и двигайся дальше.
Гэвин протянул руку:
— Ты достоин всего, что у тебя есть. И жизни тоже достоин. Скажи, что поборешься — тогда я тебя вытащу. Но если тебе проще жалеть себя и ходить по замкнутому кругу, то я не стану тратить на тебя силы.
— Я… — каждое слово давалось с трудом. Призрачная Лайсве тянула назад, в болото безнадёжности, но медальон тлел на ладони огоньком надежды. Твердил: дай себе шанс. Уйти за грань — чего проще? Всегда успеется. — Хочу… — Микаш вырывал из памяти солнечные эскендерские денёчки, бессонные томные ночи, сладкие, как гречишный мёд. — Жить!
— Значит, будешь жить, — Гэвин широко улыбнулся и обхватил его со спины под руки.
Сзади ярко полыхнуло, пахнуло грозой. Зашелестели перья, поднимая ветер. Ноги оторвались от земли. Микаш повернул голову: внизу серебристой лентой раскинулась от горизонта до горизонта река.
— Грань. Сумеречная река мёртвых, что течёт вдоль Бессолнечных земель. Ты едва её не переступил, и тогда пути назад бы уже не было, — ответил на незаданный вопрос Гэвин.
Светлело. Лиловый цвет сумерек плавно переходил в сиреневый. Серебристыми вихрями вспыхивали огоньки, ветвились, расползались тонкими нитками и затухали. Внизу волновалось пурпурное море, таинственными чёрными тенями на глубине мелькали исполинские рыбины. Вместо соли пахло сладким луговым разнотравьем. Хлопали гигантские крылья, гоняя потоки прохладного воздуха. Микаш не видел их, только лицо Гэвина, прекрасное в своей неземной безмятежности, висело над ним. Такими в храмах изображали небожителей.
— Где мы? — выдохнул Микаш.
— Никогда не забирался так глубоко в человеческое сознание, а, телепат? — усмехнулся тот. — Мы в царстве снов. Под нами Океан грёз, а дальше Серые пустоши памяти. Выход там, где они заканчиваются.
— Никогда не слышал, — поразился Микаш. — Как вы?..