Он прикрыл глаза от нахлынувшего вдохновения и заговорил ещё горячее:
— Не просите ничего — отдавайте, живите малым. Он накормит вас пролившимися с неба хлебами, он оденет вас в одежды из листьев, он обогреет и приютит вас в ненастье.
Дождь усилился, ухал ветер в выбитых окнах, заставляя дома стонать по-человечьи. Люди зябко кутались в плащи и накидки, но уходить не собирались. Единоверец хорошо держал их внимание.
— Я пришёл к вам босой, — он показал свои стёртые, покрытые жёсткими мозолями ступни. Народ ахнул. — В одном этом балахоне, — взгляды нацелились на его перелатанную одежду. — Чтобы показать вам свет и повести за собой в благостный край.
— Ну так да, — выкрикнул из толпы кто-то нетерпеливый. — Где оно всё? Счастье и хлеба с неба? Нельзя ли покороче!
Единоверец одарил его открытой улыбкой:
— Это будет не сейчас. Для этого мы должны поверить и отворить свои сердца для любви. Возвести белые чертоги небесного царства и вырастить сады благоуханных деревьев. Подумайте над моими словами и приходите сюда через неделю. Я расскажу вам, что надо делать.
Голос упал до вкрадчивого шёпота и затух в полной тишине. Но она продлилась недолго.
— А милостыня где? — послышался женский голос с противоположной стороны толпы. — В прошлый раз милостыню давали!
— Где хоть что-нибудь? Цацки, шмотки, жратва? — выкрикнул мужчина за моей спиной.
— Мои карманы пусты, а за душой нет ни ломаной медьки, но я могу дать вам гораздо больше, — спокойно и уверенно отвечал единоверец.
Толпа подвинулась вперёд от любопытства. Единоверец распростёр руки к небу.
— Я вручаю вам всего себя. Я проведу вас по тернистому пути в благостный край. Я озарю вашу тьму светом моего пламенеющего от любви сердца!
— Вот тебе твоё сердце! — кто-то швырнул в единоверца яйцом. Оно разбилось о его лоб, по лицу потекло, но единоверец продолжал стоять, раскинув руки и добродушно улыбаясь.
— Вот же юродивый нашёлся. Честных людей отвлекает! — возроптали собравшиеся.
Толпа огромным чудищем развернулась к выходу и побрела прочь, распадаясь на мелкие группки, а потом и вовсе по одному. Единоверец замер в той же позе. Тугие струи дождя смыли с его лица грязь, оставив его таким же восторженно-юным и чистым. Мы тоже стояли. Когда последние люди скрылись за аркой, он, наконец, отмер, и опустил руки. Я подошла ближе и протянула ему платок.
— Вы очень интересно рассказывали. Простите, что они так… — затевать с ним разговор было неловко и страшно.
— Пустяки. Моих предшественников четвертовали, колесовали и натягивали кишки на ворот, — воображение живописало картины ужасающих мучений. Я сглотнула режущий горло ком. Ферранте продолжил: — Если что-то даётся легко, то потом не ценится. А вам понравилось, да? — Ферранте взял у меня платок и вытер лицо.
— Да. Я бы хотела узнать больше о вашем боге.
— Приходите через неделю. Чтобы истина пустила корни, нужно время. Должна пробудиться душа, должна привыкнуть трудиться. — Такой вежливый. Совестно его обманывать, но нужно выпытать про его цели и про то, как он миновал караульных, ведь в город никого не пускали.
Хлоя вклинилась между нами.
— О, милая Хлоя, рад, что и вы пришли послушать, — он добродушно кивнул.
Она похлопала длинными чёрными ресницами и загадочно улыбнулась одними уголками рта.
— Это очень здорово, что девушки интересуются такими серьёзными вопросами, а не полагаются полностью на мужчин. Женщина — как совесть, заставляет становиться лучше.
Всерьёз он или говорит то, что я хочу услышать, как одна из ораторских техник, которым обучал Жерард?