— Я забыла дорогу в Нижний и не встречаюсь ни с кем, кроме членов ордена. Вы правы: наши миры не должны пересекаться. От этого всем только хуже.
— Молодец, — безразлично кивнул он и даже не добавил: «Когда ты прекратишь бегать к своему рыцарю»!
Я обняла себя за плечи — в одной камизе было прохладно. Болтала босыми ногами, сидя на кушетке и разглядывая курчавую шевелюру Жерарда, пока он записывал наблюдения в дневник. По хребту бежали мурашки, поднимая изнутри волну чуждой мне сварливости, раздражения даже, хотя чему тут разражаться?
— Я видела Безликого, — с удивлением услышала свой голос.
Перо пробило бумагу и надломилось. Жерард обернул голову.
— Он был бродячим котом, — он менялся в лице, бледнел и приоткрывал рот всё шире. Забавно! — Скитался по трущобам Нижнего между тугими струями дождя, питался объедками на помойке, пил протухшую воду из реки, слушал речи единоверческих проповедников на площади у разбитого фонтана и говорил: «Они правы, а Сумеречники сами накликали беду на свои головы».
— Это правда?
— Нет, просто хочу привлечь ваше внимание. — В самом деле, зачем? Я спрыгнула с кушетки и принялась одеваться. — Я не слышу Безликого. Наши ухищрения не помогают. Я верно ошиблась, увидела всё во сне и… Простите! Простите, что потратила столько вашего времени, денег и сил впустую. Нужно остановиться, пока ещё не слишком поздно. Вы найдёте другую, настоящую Норну. У неё обязательно получится достучаться до Безликого. Он и сам хочет быть услышанным, спасти мир. Всё обязательно получится, только не со мной. Отпустите меня!
Он пристально изучал моё лицо, словно пытался разгадать.
— Ты просто устала. Столько занималась, да ещё обстановка не располагает к бодрости духа. Отдохни пару дней, неделю, сколько понадобится, пока уверенность не вернётся, ну? — он протянул ко мне руку и коснулся щеки.
Я отпрянула:
— Нет, я серьёзно. Я хочу уйти!
— Отдохни, а после обсудим на свежую голову, — Жерард бессильно опустил руку. — Я не ошибаюсь: ты — единственная Норна Безликого. Ты его услышишь и приведёшь в наш мир!
Я покачала головой и ушла. Сбегу, как сбегала раньше. Никто меня не остановит.
От беспросветной тоски спасало лишь то, что вернулся Микаш. Ему тоже приходилось несладко. Маршал Комри уехал на Авалор разбираться с домашними делами. Большую часть его людей перевели в другие армии, несколько рот под командованием Микаша оставили патрулировать окрестности Эскендерии. Линия боёв подходила всё ближе, городские стражники не справлялись с наплывом беженцев и бандитов. Нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на вооружённых до зубов Сумеречников.
Я перенесла к Микашу все свои вещи и в нашей с девчонками комнате не появлялась. Что толку безучастно слушать их разговоры, до ряби в глазах вчитываться в очередную книгу, которых я уже изучила гораздо больше моих соседок, или медитировать, до потери сознания, считая кольца на досках на потолке?
Дома… у Микаша, именно его комнату я называла домом, ждали более полезные занятия: уборка, стирка и латание одежды. На вечер я купила особенный ужин, жареную говядину с овощами, и накрыла стол к его приходу. Так соскучилась! Бывало, его поднимали по тревоге среди ночи, и он не возвращался неделями, а мне только оставалась ждать вестей от патруля. Хоть бы не сегодня!
Зазвонили колокола всех храмов — оповещение об опасности. Рыцарей призывали на дворцовую площадь, остальным на улицу выходить запрещалось. Я всплеснула руками. Хоть бы быстрее закончилось!
Загремело в коридоре, вскрикнула сотня голосов. Ослепительная вспышка обрисовала силуэт двери.
Я оцепенела. Сердце вырывалось из груди, по спине катил холодный пот. Там кто-то был! Мягко переступал, скрипя половицами, горели зловещие ауры, монотонно бормотали голоса.
Там что-то жуткое, не стоит туда идти, но всё равно тянуло с неодолимой силой. Чутьё кричало «нет», но я брела как в тумане. Рука сама потянулась за ручкой, скрипнула отворяемая дверь, обдало холодными белёсыми клубами. Шаг, ещё шаг моих босых ступней. Каменный пол, испещрённый родовыми рунами. Из дымки вырисовались устлавшие его тела. Будто уснули, но на самом деле умерли — потухли ауры. Так много случайных жертв, которые даже сопротивляться не смогли. Кому? Перепуганному мальчишке, который ради спасения своей шкуры пожертвовал братством, а теперь трясётся, истекая кровью из выклеванного в отмщение глаза? Я почти видела его лицо, и будто узнавала…
Тёплое мерцание впереди звало, такое родное, как часть меня, тянуло в груди, под сердцем. Шевеление, шелест одежды, голоса гудели неразборчиво.