Перед глазами темнело, голоса отдалялись. Лишь что-то внутри ещё было со мной, протягивало руки и не давало ускользнуть за край безумия. Звало детским голосом:
«Мама, не уходи!»
На лицо плеснули воды, нос дёрнуло от запаха нюхательной соли. Я открыла глаза. Бодрил прохладой сумрак кельи для знатных больных в храме Вулкана. Над моим ложем замерли Джурия и настоятель Беррано.
— Ты упала в обморок во время праздника, — она протянула мне кружку с водой. — Доктор Пареда был слишком занят, поэтому попросил отнести тебя сюда.
— Я… знаю… — указала глазами на дверь.
Язык ворочался с трудом, а в голове шумело.
Джурия поняла меня без лишних слов и вышла. Я обратилась к настоятелю:
— Как… ребёнок?
— Нормально… пока, — задумчиво ответил он.
Я поняла, что беременна вскоре после отъезда Микаша, когда вместо месячных кровей пришли утренняя тошнота и разбитость. Вправду, просто пожелала этого и получила. Я положила руки на ещё плоский живот. Самое странное, что Жерард на осмотре не заметил. Или снова играет со мной?
— Его отец — капитан Остенский? — спросил Беррано. Я кивнула. — У него очень сильный дар, у вас обоих. Судя по течению беременности, ребёнок тоже будет сильным, если вы его выносите. В обычных обстоятельствах я бы посоветовал капитану увести вас в отдалённое поместье и оградить от всех волнений, но очевидно, что так не выйдет, — настоятель протянул мне кусок бумаги: — Здесь список снадобий для поддержания ваших сил. Главное, отдыхать и не переживать, иначе пострадает и ребёнок, и вы сами.
Я отвернулась и закрыла глаза. Хотя бы несколько мгновений покоя!
Когда я пришла в себя, меня отпустили под присмотром Джурии. На ступенях храма встретили Кнут с Кьелом и конвоировали нас в лабораторию. Меня снова заперли в смотровой. Несколько часов я неподвижно просидела на кушетке, размышляя о том, что делать дальше. Очнулась, только когда в комнату вошла Джурия с подносом с едой и села рядом.
— Ты как? — тронула мою руку.
— Жива, если ты об этом.
— Не горюй, Торми тоже поначалу волновалась.
Ага, только Жерард обработал её, как настоящий гипнотизёр!
— Вот, — Джурия вложила мне в ладонь флакон с ядовито-фиолетовой жидкостью, так и не дождавшись ответа. — Я доставала их для неё, с чёрного рынка, ну знаешь… Она говорила, что это не больно. Как месячные крови. Главное, не переживать.
Я повернула флакон к себе и пригляделась внимательней. То самое средство, о котором мечтала Хлоя и которое я отказалась ей доставать. Теперь его хотят всучить мне.
— Это единственно правильно. Наш путь, наше предназначение важнее, чем предназначение обычных женщин. Наша цель важнее жизни любого человека, важнее жизни любой из нас. Наш путь — стезя богов к каменным чертогам в центре земли. Мы направляем наш потерянный народ к свету из непроглядной тьмы, как это было раньше. Уничтожить, чтобы пересотворить и вернуться к истокам!
Слова Жерарда — не её. Что стало с той трудолюбивой девочкой, которую я знала? Она иссушила себя голодовками и, не дожив до тридцати, превратилась в морщинистую старуху. Обменяла свой ясный ум на беспрекословное послушание коварному кукловоду. Так жаль!
Я коснулась её впалой щеки и убрала за ухо седую прядку. Она перехватила мою ладонь и поднесла к губам:
— Потерпи. Последняя капля трудов и жертв — и мы окунёмся в источник вечной благодати и мудрости.
— И тогда он спустится к нам с небес по звёздной дороге и приведёт в Благостный край, где не будет несчастных и больных, — ответила я, убрав её ладонь.
— Да-да, ты сама это чувствуешь! Безликий возродится и явится людям во всём своём великолепии!
Знакомые мурашки побежали по хребту, заставив запрокинуть голову. Хохот сгибал пополам, делал больно в животе, но остановиться я не могла. Боги, они даже не понимают, насколько стали похожи на единоверческих фанатиков. Я цитировала самое знаменитое их утверждение, а его восприняли как откровение Безликого!
Смех оборвался так резко, что меня едва не вытошнило. Пропитанный ядовитой иронии голос говорил слова, которых я не понимала:
— Безликий явится нищим сиротой, лишённым памяти и силы. Его не признают, его будут гнать отовсюду и проклинать. Свои и чужие возненавидят его одинаково. Духи нечестивые закуют его в кандалы долга, но он сломает их, чтобы проложить неторный путь босыми пятками по раскалённым углям. Его подвиги не оценят. Его сердце вырвут из груди тисками мести и попрут ногами. Он пожертвует собой, чтобы спасти всех, но спасённые не узнают даже его наречённого имени.